Медвежий угол

— Какой там сочувствуют! Тот же Горецкий, он выпить не больно охоч, знаю — противно ему с алкашами, иногда так кого двинет... Сто метров по снегу скользит.

— И такое, значит, бывает, — обронил Колчанов.

— А чего не бывает? Все бывает. Место у нас — не каждый выдержит, на любителя место. И не в физических трудностях беда, не в погоде дурацкой... Оторванность — я так понимаю. Взять Веру Горбенко. Ведь на Материке примерной бабой стать могла бы, а здесь... Столько мужиков вокруг, и у всех глаз горит.

— Да что ты все о том же, — поморщился Колчанов. — Понимаешь, нужны людям свежие впечатления, возможность как-то проявить себя... Отражаться в других людях. А когда человек этого лишен, он может удариться во что угодно. Она ведь сказала тебе — красивая любовь. А ей виднее.

Свежий снег замел протоптанную дорожку, крыльцо, и Панюшкин поднимался по ступенькам, с удовольствием вслушиваясь в ночной скрип снега. Он на ощупь прошел по коридору, толкнул дверь кабинета, не раздеваясь сел за стол да так и остался сидеть в темноте, положив лицо в большие, жесткие ладони, чувствуя затылком поднятый воротник куртки и подтаивающий в тепле снег.

— Устал, — вздохнул он почти беззвучно. И еще раз повторил: — Устал...

И тут же, будто подхлестнутый этим словом, будто оскорбленный им, резко распрямился, встал, включил свет, бросил на гвоздь куртку, снова сел. В работу Панюшкин мог включаться немедленно.

Не прекращая писать первые пункты приказа, Панюшкин прислушался. На крыльцо кто-то поднимался. Когда хлопнула входная дверь и в коридоре раздались тяжелые неторопливые шаги, он догадался — пришел Заветный, главный инженер. Войдя, тот неторопливо осмотрелся, привыкая к свету, усмехнулся, увидев Панюшкина, зарытого в бумаги, со вкусом прикурил от зажигалки.

— Володя, я слышал, у тебя намечаются перемены в личной жизни? — спросил Панюшкин.

— Возможно.

— Ты еще не решил?

— Не в этом дело, — Заветный внимательно рассматривал облачко дыма, поднимающееся над его головой. — Я суеверный, Николай Петрович. Мало ли что помешать может... Да и невеста с норовом.

— Анюта?

— Она самая.

— Значит, все правильно. Жаль, что мне сказал об этом следователь, а не ты. Я бы предпочел радостные вести узнавать из первоисточника. Подожди, не перебивай. Колчанов занимается расследованием причин драки в магазине и всех тех чрезвычайных событий, которые разыгрались у нас на прошлой неделе.

Главный инженер улыбнулся и, погасив сигарету, бросил ее через всю комнату в угол. Она упала рядом с корзиной. Панюшкин внимательно смотрел за ее полетом. Он поймал себя на том, что ему не понравился жест Заветного. Хозяйский какой-то, подумал Панюшкин. Или просто пренебрежительный. Но у Заветного было совершенно спокойное незамутненное выражение лица.

— Володя, тебе известна причина драки? — спросил Панюшкин.

— В общих чертах, Николай Петрович. Горецкий опять отличился. Напрасно вы его держите, ей-богу напрасно. Когда-то он вас чуть было бульдозером не раздавил, сейчас Лешке Самолетову досталось, Большаков, говорят, концы отдает...

— Концы? — быстро переспросил Панюшкин. — Как понимать?

— Вам не понравилось выражение? Простите, сорвалось.

Панюшкин почувствовал раздражение. Настольная лампа ярко освещала его лицо, слепила, стоило ему лишь поднять голову, чтобы посмотреть на Заветного. А тот стоял, прислонившись плечом к теплой стене, и его лицо было в тени.

— Володя, причиной драки послужила твоя Анюта, — медленно, сдерживая себя, проговорил Панюшкин. — Тебе это известно?

— Да.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Мне показалось, что это мое личное дело.

— Так! — Панюшкин вскинул указательным пальцем очки и с размаха бросил ладонь тыльной стороной об стол. — Личное дело! Володя, ты ведешь себя так, будто один из нас дурак, причем ты уверен, что дурак, конечно, не ты! Подожди! Весь Поселок срывается среди ночи и несется на Пролив! Каждый рискует замерзнуть, сломать в торосах ноги, свалиться в промоину! Следователь выясняет причины поножовщины, как выразился секретарь райкома! А главный инженер товарищ Заветный полагает, что это его личное дело!

— Прошу пардону, Николай Петрович! Из нас двоих дурак, разумеется, я. Дело в том, что я сам совсем недавно узнал причину драки. Оказывается, воздыхатели сцепились. Кавалеры то есть.

— Полагаю, бывшие кавалеры?

— Чего темнить, Николай Петрович! Говорите сразу, что, мол, хлопот с ней не оберешься, что жизнь моя после этого под откос пойти может... Но вот скажите мне, Николай Петрович, добрая душа, опытный специалист, человек, немало поездивший на своем веку и насмотревшийся всякого... Скажите мне, зачем мне пересиливать себя? К свадьбе дело идет? Пусть идет. Разве я поступаю подло? Разве я женюсь по расчету? Разве я этой женитьбой добиваюсь денег, славы, карьеры? Нет. У меня только любовный расчет, если можно так выразиться. А в этом я не вижу ничего плохого. Или вы считаете, что я теряю свое достоинство, беря в жены столь презренную особу?

— Не заводись, Володя. Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к Анюте. Если у меня что-то и есть за душой, так это ревность...