Медвежий угол

— Так, дай сообразить... Было уже часов восемь. От метеорологов мы предупреждение получили. Начинался буран. Панюшкин команду дал — укрыться. Конечно, мы всех об опасности пожаров оповестили, в такую погоду ветер даже из сигареты столько огня выдувает, что курить страшно. В школе занятия отменили, танцы отменили, что можно — закрепили, аварийные бригады укомплектовали.

— Только про магазин забыли?

— Да, с магазином промашка вышла. Но не забыли, нет... Я потолковал с Панюшкиным, он и говорит, что уж коли буран начинается, то людям надо продуктами подзапастись, а то ведь наутро и магазина под снегом не найдешь. Бывало и такое. А в девятом часу Андрей Большаков приволакивает ко мне в отделение этого бандюгу, Витьку Горецкого. Так, мол, и так, докладывает, человека порезал. Лешку Самолетова.

— Горецкий был избит?

— Не заметил. Я еще подумал тогда — вот подлец, улыбается. Парень он видный, ничего не скажешь, но злобный какой-то, все по сторонам глазами шныряет — не то укуса боится, не то сам укусить норовит... Допросил я его, как положено, Большакова Андрюху тоже допросил, протокол составил, ты читал этот протокол... А Витьку в камере запер.

— В камере уже кто-то был?

— Да, Коля Верховцев был. Парнишка он ничего, но за ним глаз да глаз нужен. Родители его тоже здесь, в Поселке, живут, из местных он. И какая-то ему в голову дурь влезла — все стремится доказать, что он не хуже других. Другие-то весь Дальний Восток объездили, на островах всяких побывали, в страны всякие плавали, народ у нас пестрый, а Коля в Поселке все свои шестнадцать лет отбарабанил. В магазине его как-то обидели, он хотел было окна побить, а тут еще с одной девчонкой история вышла, ну по договоренности с его же отцом я и оставил его переночевать в отделении. Приструнить чтобы. У нас тепло, печь хорошо горит, дровишки есть... Где прилечь, тоже найдется.

— Что было дальше?

— Часов в девять я домой отправился. Еле добрался. Ни один фонарь уже не горел — на подстанции предохранители полетели, во многих местах провода не выдержали... И вдруг — бац! В десять часов звонок. Так, мол, и так, окно в отделении выломано, и ветер там уже гуляет, и снег наметает, и все что твоей душе угодно там происходит. Сбежали. И Горецкий, и Коля.

— Как же они умудрились?

— А! Вывинтили шурупы, которыми решетка к окну крепилась, откинули шпингалеты и были таковы. К буровикам направились. Это около сорока километров, а в такую погоду их и к сотне приравнять можно.

— Чем же они вывинтили шурупы?

— Набойкой от каблука. Нашел я эту подковку... В инструкции ведь не сказано, что задержанных разувать положено.

— Горецкий знал, что рана у Самолетова не опасна для жизни?

— Думаю, не знал. Крови было много, к Самолетову он не подходил, мог решить что угодно...

— И там, на Проливе, встретившись с Большаковым, Горецкий мог подумать, что терять ему нечего... А? Одним больше, одним меньше?

— Кто ж его знает, что он подумал... Конечно, если он решил, что Лешка Самолетов убит, то наверно... с отчаяния... Или со злости... Как знать...

— Значит, уверенности в этом у тебя, Михалыч, нет? Продолжим. Итак, десять часов вечера. Ты получаешь сообщение о том, что задержанные сбежали. Твои действия?

Шаповалов тяжело вздохнул, потер стриженую голову, опять вздохнул...

— Ох, и измордовал ты меня, Валентин Сергеевич! Первым делом я отправился к Нинке Осадчей. Горецкий живет у нее на положении хахаля. Вернее, жил. Недавно в общежитие перебрался. Оказывается, были они у Нинки, оба были, оделись потеплее и ушли. Куда — не сказали, но Нинка догадалась — к буровикам. А оттуда они надеялись выбраться в обжитые места.

— А Осадчая мне об этом ничего не сказала, — задумчиво проговорил Колчанов. — Утаила, можно сказать, важные для следствия сведения.

— Вопросу об этом не было, вот и промолчала. — Шаповалов осторожно посмотрел на следователя.

— И ты, Михалыч, не подсказал мне этот вопрос, хотя знал и при допросе присутствовал... Ну, ладно, замнем. Что дальше?

— Потом направился я к Верховцевым, — с облегчением продолжил участковый. — Была у меня надежда, что Коля все-таки домой вернулся... Это только сказать — сходил к Верховцевым... На самом деле сползал. Ветер был уже под сорок метров в секунду. Но дополз. «Колька дома?» — спрашиваю. А старики на меня, извиняюсь, шары выкатили. Тут и началось. Тут уж не до преступников — людей спасать надо. Тут уж второе дело — шофер ты или начальник строительства, преступник или молодожен — спасать надо. Закон у нас такой. Спасать. Разбираться потом будем. Это как на шахте у нас — завалило одного парня, кровля не выдержала. Сутки не выходили, все откапывали, пробивались к бедолаге, руки в кровь изодрали, но спасли. Его только маленько помяло. А вечером ему же и шею намылили. Заслужил.

— Твои действия, Михалыч? — напомнил Колчанов.