Медвежий угол

Но кое-что Гуров все-таки нашел. Тщательно обшарив все углы, он вдруг заметил какой-то странный предмет ядовито-зеленого цвета, просвечивающий сквозь земляную россыпь. Он стряхнул землю и взял предмет в руки. Это была дешевая мужская расческа из зеленой пластмассы, довольно грязная – видимо, человек, пользовавшийся ей, не отличался большой опрятностью. На расческе отчетливо была видна надпись, сделанная чем-то острым – Караим. Буквы с прихотливыми завитушками выцарапывались старательно, с любовью. Не исключено, что владелец дорожил этим предметом туалета – возможно, он даже был для него чем-то вроде талисмана, потому что, судя по фабричной метке, расческа была сделана еще при царе Горохе, в 1974 году.

Гуров достал из кармана пластиковый пакет и спрятал туда расческу. Для верности он еще порылся в земле, но ничего больше не обнаружил. Еще рано было делать выводы, но Гуров вполне мог себя поздравить – какая-никакая, а ниточка в его руках появилась. И даже не ниточка, а целая расческа, да еще с прозвищем или именем хозяина. Случайно попасть она сюда никак не могла и лежала здесь не слишком давно. И в то же время принадлежать Подгайскому такой безвкусный предмет явно не мог. И уж совсем невозможно было себе представить, чтобы ученый, высунув язык, тщательно выцарапывал на расческе странное имя.

С другой стороны, сейчас, конечно, не мог, а в далеком семьдесят четвертом, будучи беззаботным студентом, вполне мог. Может быть, у него и прозвище было такое – Караим. А еще расческу могли подбросить, чтобы увести Гурова по ложному следу. Одним словом, выводы было делать рано.

Убедившись, что на дне проклятой ямы ничего больше нет, Гуров обвязался веревкой и крикнул Фомичеву, что поднимается. Тот привел в действие свою систему блоков и довольно быстро вытащил Гурова на свет божий.

Унылый пейзаж показался Гурову прекрасным. Щурясь от солнечного света, он с удовольствием разглядывал заросшие соснами склоны и голубое небо.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Фомичев.

Гуров улыбнулся.

– Неуютно там, Андрей Григорьевич! – добродушно сказал он. – Как подумаешь, что придет день, когда придется переселяться туда… – он кивнул в сторону провала. – Так что-то скучно делается… Но что поделать? Мы все чего-то ждем, а в конце каждого ждет деревянный ящик. Так странно устроена жизнь. Почему – как вы думаете?

– Я не знаю, – застенчиво сказал учитель.

По всему было видно, что сейчас его волнуют не вопросы жизни и смерти, а нашел ли что-нибудь Гуров в заброшенной штольне. Гуров снова улыбнулся.

– Пойдемте, Андрей Григорьевич! – сказал он. – Наша миссия выполнена. Давайте я вам помогу собраться…

Вдвоем они уложили в рюкзак снаряжение и молча направились обратно к просеке. Учитель был обижен на Гурова, но старался не показывать этого. Обычно словоохотливый, сейчас он мрачно помалкивал и смотрел не по сторонам, а себе под ноги. Гурову стало его жалко.

– Андрей Григорьевич! – окликнул он учителя. – Вы что нос повесили? Расстроились, что ничего не нашли? Еще не вечер! Зато теперь я могу с большой долей вероятности предполагать, что Подгайский стал жертвой не трагической случайности, а преднамеренного преступления. Да-да, это, скорее всего, так! Если верить вам – а у меня нет оснований вам не верить – Подгайский двадцать второго числа основательно подготовился к дальнему походу и отправился на юг, не так ли?

– Именно так, – все еще дуясь на Гурова, сказал Фомичев. – Мы все его видели – учителя из нашей школы, ребята… Он шел с рюкзаком к автобусной станции. Видимо, собирался доехать до Савеловки – это южнее Наката – оттуда прямая дорога в тот сектор, что Константин Сергеевич себе наметил.

– Ну так вот, – сказал Гуров. – В штольне не было ни рюкзака, ни еще каких либо предметов, принадлежавших Подгайскому. Если он сам упал в эту яму, то где его вещи? Не испарились же они!

– Может быть, их достали милиционеры? – рассудительно сказал Фомичев.

– Об этом в протоколах ни слова, – ответил Гуров. – Здешняя милиция, конечно, не слишком расторопна, но не настолько же! Судя по всему, Савинов, который поднимал тело Подгайского, тоже ничего не обнаружил. Но ни его, ни следователя этот факт почему-то не насторожил. По-видимому, работа со свидетелями велась абсолютно формально. Вас, например, по этому делу допрашивали, Андрей Григорьевич?

Фомичев удивленно посмотрел на него.

– Нет, не допрашивали, – неуверенно сказал он. – А должны были? Я думал, следователю этого не требуется. Ведь и двадцать второго и двадцать третьего я с Подгайским не встречался и из поселка никуда не отлучался – меня все здесь видели. Это же алиби, верно? Вот я и подумал, что следователю мои показания не интересны.

– Ну, вам-то простительно, – заметил Гуров. – Однако не будем об этом. Говоря вашим языком, критиковать коллег за глаза, наверное, не очень педагогично… Лучше поговорим о конкретных вещах – вернее об отсутствии таковых. Где снаряжение Подгайского? Это нужно хорошенько обмыслить, Андрей Григорьевич!

– Да, нужно, – согласился Фомичев. – Хорошо бы вам со Смигой побеседовать.