Медвежонок Джонни

Он стал рядом со мною, как было условлено, в то время как Грэмпи с грозным ворчаньем медленно спускалась с ветки на ветку. Но, почти достигнув земли, она вдруг перебралась на другую сторону ствола и, спрыгнув вниз, убежала, не попытавшись выполнить свои страшные угрозы. Итак, Джонни снова остался один. Взобравшись на прежнее место, он жалобно заплакал: «Уа, уа, уа!»

Камера была наготове, и я уже собирался запечатлеть Джонни в его любимой позе, которую он принимал всегда, когда плакал, но вдруг он вытянул шею и стал кричать во всё горло.

Я спросил моего приятеля пастуха, знает ли он этого медведя.

— Как не знать! Это старый Гризли, самый большой медведь в парке. Обыкновенно он занят только своими делами и никого не трогает, если его не тревожить. Но сегодня, вы сами видели, он сильно возбуждён и может быть опасным.

— Мне бы хотелось его сфотографировать, — заметил я. — Если вы мне поможете, я сделаю попытку.

— Ладно, — ответил пастух, поморщившись. — Я останусь на лошади и, если он нападёт на вас, постараюсь его отвлечь. Я могу ударить его один раз, но второй раз мне вряд ли это удастся. Вам бы лучше взобраться на дерево.

Но так как единственное дерево поблизости было то, на котором сидел Джонни, предложение пастуха меня совершенно не прельщало. Я живо представил себе, как карабкаюсь наверх, к Джонни, а мать его преследует меня по пятам, в то время как Гризли поджидает внизу той секунды, когда Грэмпи сбросит меня прямо ему в лапы.

Гризли приближался. Я сфотографировал его в сорока шагах, затем ещё раз — в двадцати, а он спокойно продолжал шествовать ко мне. Я присел на кучу мусора и стал ждать. Восемнадцать шагов, семнадцать шагов, двенадцать, восемь… Он всё ещё шёл, а Джонни кричал всё громче. Наконец в пяти шагах от меня он остановился и наклонил свою страшную бородатую голову набок, чтобы рассмотреть, кто поднимает такой гам на вершине дерева. Это движение показало мне его в профиль, и я снова щёлкнул камерой. При этом звуке он обернулся с таким ужасным рычаньем, что я замер на месте, думая, что пришёл мой конец. Некоторое время он смотрел на меня в упор, и я мог различить маленькие зелёные огоньки в его глазах. Затем он опять медленно повернулся и схватил большую банку из-под томатов.

«О ужас! Неужели он швырнёт её в меня?»

Так я подумал. Но вместо этого он с самым беспечным видом принялся её вылизывать, затем отбросил в сторону и взял другую банку, потеряв сразу всякий интерес ко мне и к Джонни и решив, по-видимому, что мы оба не стоим его внимания.

Я стал пятиться назад медленно и почтительно, как подобало в присутствии короля лесов, оставляя в его полном распоряжении все богатства свалки, в то время как Джонни в своём убежище заливался плачем, походившим теперь на кошачье мяуканье.

Что произошло с Грэмпи дальше в тот день, мне так и не удалось узнать. Джонни, поплакав ещё некоторое время, понял наконец, что ему не у кого искать сочувствия, и весьма благоразумно замолчал. Оставшись без матери, которая одна могла бы о нём позаботиться, он решил, что надо действовать самому, проявив при этом большую сообразительность, чем можно было от него ожидать. Последив за Гризли с лукавым выражением на маленькой чёрной мордочке и подождав, пока тот отошёл на некоторое расстояние от дерева, он тихо соскользнул на землю с другой стороны ствола, потом на трёх ногах перебежал, как заяц, к соседнему дереву, не останавливаясь и не переводя дыхания, пока не взобрался на самую верхнюю ветку. Несомненно, он был вполне убеждён в том, что Гризли только и думает, как бы убить его, маленького Джонни. Но он так же твёрдо знал, что его враг не может лазить на деревья.

Внимательно понаблюдав за Гризли, который в действительности не обращал на него ни малейшего внимания, Джонни повторил опять тот же манёвр, сделав для разнообразия маленькое движение в сторону, чтобы обмануть врага. Так он перебегал от дерева к дереву, взбираясь на самую вершину каждого из них, хотя бы оно было совсем рядом, пока наконец не скрылся в лесу. Минут через десять его плаксивый голос снова послышался в отдалении. Я понял, что он нашёл мать и возобновил свои жалобы, рассчитанные на пробуждение её родительских чувств,

V

Из всех консервов, остатки которых попадали на свалку, больше всего приходились по вкусу Джонни большие красные сливы. Самый запах этих слив приводил его в возбуждение. Однажды, когда в кухне гостиницы пекли сразу громадное количество пирожков с красными сливами, болтливый ветерок разнёс известие об этом событии далеко по лесу. Оно проникло через нос Джонни в самую его душу.

Джонни, по своему обыкновению, в это время скулил и хныкал. Грэмпи была занята облизыванием и расчёсыванием своего сынка, так что он вдвойне имел основание жаловаться. Но запах пирожков со сливами подействовал на него, как удар плети. Он вскочил, а при попытке матери удержать его на месте поднял крик и даже укусил её. Нужно было бы хорошенько проучить его за это, но она только неодобрительно поворчала и пошла за ним, чтобы защитить, если кто-нибудь вздумает его обидеть.