Однажды в полярную ночь — было тогда Ваське уже два года — пошёл дядя Фомич в пургу собак кормить. Четыре дня дула пурга, собаки голодные сидели. Взял Фомич с собой молодого радиста Юрку. Ему пурга в диковинку — пусть привыкает. Привязал Юрку к канату, а сам решил не привязываться. Старый был полярник дядя Фомич, всего навидался, и так за канат удержится. Вот и пошли. Одной рукой дядя Фомич за канат держится, в другой руке мороженую рыбу для собак несёт. Идут.
И вдруг упал радист.
— Юрка, вставай, нельзя на снегу! — кричит дядя Фомич.
Да разве в пургу услышишь. Ветер относит слова. Стал Фомич поднимать Юрку, уронил рыбу. Уронил рыбу для собак! Её ветром по снегу погнало. Пропала рыба! Ринулся за ней дядя Фомич — и в одно мгновение потерял из виду и канат, и Юрку. Потонул в снежной пыли.
Юрка стал кричать — да напрасно. Только время потерял. Побежал к дому. Да в пургу не очень-то побежишь. Ветер тебя гнёт, норовит бросить на снег. Канат дёргается, не пускает...
Прибежал Юрка в дом:
— Спасайте, спасайте!
А кого спасать, где — и сказать не может. Только полярники сразу всё поняли, схватили фонари, пистолеты-ракетницы, верёвки, оделись и —в пургу. Обвязались верёвками, один у каната, а другие цепочкой в сторону тундры идут. Каждые несколько шагов ракеты в воздух пускают.
Ветер снег по низу гонит, а повыше он не такой густой. И ракеты там хорошо видны, падают искрами, пока в густой снег не влетят. Да и в снежной каше светлое пятно видно издалека. Если заблудится человек, может заметить, спасётся.
Два часа полярники искали дядю Фомича. Все ракеты расстреляли. Механик трактор завёл, на тракторе кругом ездит. Нет дяди Фомича. Пропал.
Юрка из сил выбился, кричит, стреляет, а на ресницах слёзы застыли. Он виноват, что пропал дядя Фомич, из-за него всё!
И тут вдруг голос знакомый:
— Ого-го! Ого-го! Сюда — И ракета в стороне дома
взвилась.
— Вроде, дядя Фомич, — кричит Юрка, — бежим туда!
Обрадовались полярники, поспешили домой. И действительно., стоит у дома дядя Фомич, живой, невредимый — весь белый от снега, и с ним Васька.
Обступили полярники Фомича, трясут его, обнимают.
— Ну, старина, напугал ты нас. И как это ты?
— Дядя Фомич' Живой, живой, — только и повторяет Юрка.
— Да, — отвечает Фомич, — совсем бы мне конец, если бы не Васька. Спас меня медведь.
— Как это? Не может быть! — удивляются полярники.
— А вот как, — говорит дядя Фомич. — Погнался я, старый , за рыбой и чуть жизнь не потерял. Вот оно что значит, правила полярные нарушать, в пургу не привязываться.
Стал Фомич рассказывать, как закрутило его, как потерял он сразу направление. В пургу ветер то с правой стороны, то с левой, то в спину бьёт. Трудно по ветру-обманщику направление определить. И поволокло Фомича неизвестно куда — или в тундру, или к морю. В тундру попадёшь — тысячи километров без людей, без жилья. В море попадешь — иди по льду хоть до острова Врангеля, если в полынью не угодишь. А если пурга береговой лёд поломала, тогда сразу конец — в море в меховой одежде не поплаваешь. Утонешь.
„Пропал, — подумал Фомич. — Нужно на месте стоять, пока товарищи на помощь не придут".
Знал он, что не оставят его в беде. Только стоять на месте трудно. Колючий полярный ветер насквозь продувает, словно не меховые полярные одежды на Фомиче, а летняя рубашка. Стоя замёрзнешь. Решил он кругами ходить, чтобы далеко от каната не уйти. Да сбился. Ещё дальше забрёл. То холодно было, а тут вспотел Фомич, идёт, всё хочет против ветра, чтобы к дому ближе. Бьёт его пурга, то в левый бок ветром толкнёт, то в правый...
„Ладно, — думает Фомич,— буду идти. День буду идти, два буду идти. Кончится пурга когда-нибудь. Тогда меня товарищи найдут. С самолёта найдут, вертолёт вызовут. Главное —не упасть, не заснуть, не замёрзнуть".
И пошёл. И вдруг кто-то его со всей силы по спине — бац! Упал Фомич в снег, а на него будто гора навалилась. Ни пошевелиться, ни встать.
„Обвал, — подумал Фомич. — Наверное, к сопкам вышел... Вот теперь конец".
Только чувствует он, что тепло ему, что кто-то сопит рядом, ворочает его с боку на бок. Нет, не похоже на обвал. Наконец, отпустило. Оглянулся — над ним медвежья морда. Попрощался тут Фомич с жизнью. Загрызёт белый разбойник...
А медведь лапой Фомича подталкивает, норовит лизнуть в лицо и сопит радостно.
— Васька! — закричал Фомич. — Родной ты мой зверюга!
А Васька сопит и бороться лезет.
— Васька, — говорит ему Фомич, — сахару хочешь? Супа хочешь? Рыбы свежей, не мороженой хочешь?
Сел Васька на снег, голову набок склонил, словно задумался: хочет ли?
— Домой, Васька, на камбуз! — кричит Фомич. — Сахару дам.
А Васька сыт. Что такое суп, сахар, рыба — он, конечно, знает, но есть ему не хочется. Бороться хочет. Нашёл себе игру — в пургу бороться!
— Васька, зверюга, варенье дам. Полную банку. Знает Васька и слово „варенье". Остановился опять
голову набок склонил, задумался.
— Варенье, варенье дам. Домой. На камбуз. Повернул Васька, оглянулся на Фомича и пошёл. Сделал шаг—и исчез в пурге. Нет Васьки.