Медвежонок Железная Голова

— На мягкой подстилке и с вязанкой корма перед собой. Он выбрал сигару, закурил ее о сигару дона Торибио, потом возвратил портсигар и сел напротив него. На минуту установилось молчание.

Два человека исподтишка наблюдали друг за другом, но, видя, что гость упорно молчит, хозяин шалаша наконец решился заговорить.

— Давно тебя не было видно в этих краях.

— Я завален делами.

— Бедняга! И все же ты вспомнил о старом товарище.

— Разве не были мы братьями-матросами?

— Правда, но очень давно, и после того много что произошло. Ведь было это в экспедицию Монбара Губителя на Маракайбо. Помнишь?

— Еще бы!

— Однако ты, вероятно, приехал не для того, чтоб поговорить со мной об ушедших временах? Скорее, полагаю, ты имел в виду потолковать о настоящем, если не о будущем.

— Ага! Ты угадал, Бартелеми!

— Не надо быть колдуном, — с презрительной улыбкой возразил другой, — чтобы угадать, что если ты приезжаешь ко мне, то, вероятно, имеешь во мне надобность.

— Ну, я буду откровенен с тобой, старый дружище. Да, ты мне нужен.

— На все согласен, брат, я до смерти скучаю без дела. Но предупреждаю, это тебе обойдется недешево.

— Назначай свои условия, — холодно ответил дон Торибио.

— Стоит ли того дело?

— Стоит.

— Слушай же, ты всегда был человеком тайных козней и скрытных замыслов. Когда испанское судно, на котором я был пленником, встретило тебя плывущим в одиночестве посреди моря, ты объяснил свое странное положение весьма туманно. Вдобавок ты выдал себя за мексиканца, и я притворился, что не узнаю тебя.

— Я не забыл этой услуги.

— Гм! Это было естественно между флибустьерами, особенно между братьями-матросами. Но менее естественно то, что случилось со мной в Сан-Франциско-де-Кампече: ты не помог мне, как я был вправе ожидать, но бросил меня, хотя был свободен и пользовался почетом у испанцев. Я догадывался, что некий удар ножом, который мне нанесли одной темной ночью в гавани, отчасти исходил от тебя.

— Как можешь ты думать так, старый дружище?

— Ладно, не будем об этом, приятель! Словом, я разбил цепи, сковывавшие меня, словно дикого зверя, и бежал. После многого, чего и не перескажешь, сам не знаю как я достиг этого острова и нашел прибежище в здешнем лесу. Однажды случай свел нас. Ты был богат, я — беден, ты мог оказать мне помощь, но не сделал этого.

— Ты забываешь, друг…

— Что ты предложил мне быть твоим слугой, это правда. Но я отказался: мне, капитану Бартелеми, знаменитому флибустьеру, быть слугой такого… словом, бросим это. Только, — прибавил он немного погодя с насмешливой улыбкой, — я должен отдать тебе справедливость, ты не выдал меня за вознаграждение.

— О-о!

— Я не благодарю. Выдав меня, ты сгубил бы себя самого. Ты очень хорошо понимал, что я без колебаний открыл бы твое настоящее имя. Испанцы же помнят его и, вероятно, несколько лучше, чем тебе бы хотелось. И вот теперь, после трех месяцев как ты ни разу не побеспокоился задать себе вопрос, жив я или мертв, ты как с неба свалился в мой шалаш и говоришь мне: «Я нуждаюсь в тебе». Разумеется, я вывел заключение, что дело должно быть очень важным. Я все взвесил и сказал: это тебе обойдется недешево.

— А я ответил: согласен.

— Хорошо же! Приступим к делу, я ничего другого не желаю. Дай мне еще сигару.

— Бери.

И дон Торибио вновь протянул ему свой портсигар.

Бартелеми открыл его и выбрал сигару, покачав головой.

Достойный капитан ни на грош не доверял своему «другу»; он знал его с давних пор. Конечно, его нынешнее появление, после того как он не вспоминал о Бартелеми столько времени, казалось крайне странным.

Итак, куря сигару, он в душе давал себе слово быть начеку и не давать маху.

ГЛАВА X. Как толковали два матроса и что из этого вышло

Скажем в немногих словах, что за новое лицо мы так внезапно вывели на сцену. Ему предназначено играть довольно значительную роль в нашей истории.

Капитан Бартелеми пользовался громкой славой за свою храбрость и отвагу. Флибустьеры с Черепашьего острова рассказывали легенды о его необычайной смелости. Кроме того, он был отличный моряк и слыл среди друзей и в особенности среди врагов удивительно удачливым во всех предпринимаемых им экспедициях.

Много было и справедливого в рассказах о капитане Бартелеми. Одаренный большим умом, неукротимой храбростью, невозмутимым хладнокровием и беспримерным присутствием духа, не покидающим его, как бы ни было плохо положение, в которое внезапно попадал вследствие каких-либо случайностей, он всегда умудрялся выйти из него целым и невредимым при помощи мер, которые для всякого другого были бы недоступны.

Кроме того, он отличался честностью, вошедшей в пословицу, и ни за что на свете не согласился бы изменить данному слову.

Вот каков был человек, которого дон Торибио — мы сохраним за ним это имя на время — отыскал в жалком шалаше, дабы предложить то, что он назвал «делом».