Медвежонок Железная Голова

Дон Торибио Морено сошел с лошади и без малейшего колебания направился в кабак с видом человека, вполне привычного к виду этого более чем подозрительного заведения.

Мы забыли упомянуть, что за те полчаса или минут тридцать пять, на которые капитан Бартелеми оставил его одного, достойный мексиканец перед въездом в деревню, спрятавшись, без сомнения, за кустом, воспользовался полным уединением, которое царило вокруг, чтобы переодеться и настолько изменить свой наружный вид, что его не узнал бы никто, кроме флибустьера, одаренного зорким и проницательным глазом и сильно заинтересованного всем происходящим.

Подъехав чуть позже к кабаку, капитан остановил лошадь.

С минуту он колебался. Очевидно, с первого же шага, который ему предстоит сделать в общей зале, взгляд его товарища упадет прямо на него и он будет узнан.

Именно этого он и хотел избежать.

К несчастью, флибустьер находился перед одним из тех затруднений, которые порой возникают случайно и разрушают любые, даже самые тщательно обдуманные планы, поскольку не представляется никакой возможности обойти их.

Но капитан Бартелеми был из числа тех энергичных, с железной волей людей, которые, сильно захотев чего-нибудь и приняв решение, скорее дадут убить себя на месте, чем отступятся от него.

— Ба-а! — пробормотал он про себя, выразительно пожав плечами. — Кто ничем не рискует, ничего и не получает. Как он ни хитер, все же не у него мне учиться хитрости. К тому же, — насмешливо заметил он, — я заслужил от Бога это вознаграждение!

Он поднял лошадь на дыбы, чтобы привлечь к своей особе внимание, а когда никто не вышел, крикнул громовым голосом:

— Эй, кто здесь кабатчик! Выйдешь ли ты, мерзавец, черт тебя побери?!

Почти мгновенно на пороге явился субъект в жалких лохмотьях, сухощавый, худосочный, кривобокий и горбатый, с лицом в форме треугольника и голодным выражением круглых, точно буравом просверленных карих глаз, которые, однако, светились тонким умом.

Этот прелестный образчик индейской расы — человек этот был индеец — взял в руку засаленную шляпу, украдкой лукаво взглянул на путешественника и наконец решился подойти.

— Что прикажете, ваша милость? — сказал он, низко кланяясь и взяв лошадь под уздцы.

— Хочу, — ответил капитан, — чтобы ты отвел мою лошадь на конюшню, а мне подал водки.

— Здесь? — хитро спросил индеец.

— Нет, — с живостью возразил капитан, — в общей зале или, если там слишком людно, в отдельной комнате; я оплачу, что причитается.

И он сделал движение, чтобы сойти с лошади.

— Вам будет хорошо в общей зале, ваша милость, посетители не будут беспокоить вас.

— Это почему? — спросил капитан, спрыгнув наземь.

— Потому во всем доме пусто, ни единой души. Капитан пытливо взглянул на индейца, но тот выдержал его взгляд, не опуская и не отводя глаз.

— Это другое дело, любезнейший, — ответил капитан, положив ему руку на плечо, — хочешь заработать унцию золота? — прибавил он, слегка понизив голос.

— Гм, ваша милость, я предпочел бы две, — не задумываясь, ответил индеец и выразительно прищурил глаз.

— Я вижу, что мы можем поладить.

— Ваша милость, такой бедняк, как я, который за весь год не зарабатывает более восьми пиастров — когда на его долю случайно выпадет счастье получить иное вознаграждение помимо палочных ударов, всегда уладит дело с господами, которые удостоят его своего доверия и покажут ему свои унции золота.

Слово покажут было произнесено с ударением, в значении которого капитан ошибиться не мог.

Он достал из кармана длинный красный кошелек, сквозь шелковые петли которого поблескивало золото, и, с ювелирной точностью выхватив правой рукой две унции золота и зажав их между большим и указательным пальцами, сверкнул деньгами перед заблестевшими от жадности глазами нищего индейца.

— Что ты сделаешь, чтоб заработать это золото и даже вдвое больше, если я останусь тобой доволен? — с улыбкой спросил капитан.

— Увы! Ваша милость, — ответил индеец с выражением, которого нельзя передать, — у меня отца нет, иначе я бы сказал… но за неимением его, я весь к вашим услугам. Что мне нужно сделать? Я принадлежу вам душой и телом.

Капитан спрятал золото в руке.

— Где конюшня? — спросил он.

— Там за домом, ваша милость; вы отсюда можете видеть ее.

— Очень хорошо. Слушай: вот тебе пять минут, ни секундой больше, чтобы отвести мою лошадь на конюшню и вернуться ко мне. Если ты кому-нибудь скажешь хоть слово за это время, считай, что мы ни о чем с тобой не договаривались. Понял? Ступай!

— Ай, ваша милость, я буду нем как рыба. Индеец увел лошадь.

Через три минуту он уже вернулся.