Мэджик юзеры

Вальдес же, смотрел на змей. Они были разные, и совсем крохотные и чертовски длинные, ярко-зеленые, бурые и пестрые, такие, что если бы не двигались, то делались бы на фоне земли совершенно незаметными. Перон, как выполняя нечто совершенно привычное, ловил их и казнил. Одних он спокойно брал в руки и прокусывал им затылок, других прижимал палкой и разбивал голову камнем. Перон в змеях разбирался.

Когда у ног Вальдеса образовалась изрядная, местами неприятно дергающаяся куча мертвых змеиных тушек, он дал знак Хорхе-Педро прекратить созывать гадов. Тот, совершенно вымотанный, безропотно подставил руки, чтобы их связали и лег на землю.

— Обдери их. Только, немного их крови собери куда-то. — сказал Вальдес Перону, а сам с помощью мачете, начал снимать кору с дерева, похожего на акацию.

Свежие змеиные шкурки и полосы коры, Вальдес связал в толстый и длинный жгут, который запихнул в щель среди камней — свидетельство бывшего здесь когда-то входа в пещеру.

— Подальше все отойдите. Я сам не знаю, что выйдет, могу черте-что натворить. Отойдите, а то засыпать может. Дальше, дальше!

С полусотни метров, Диме было уже плохо видно, что там делал с корой и змеиной кожей Вальдес, но может оно и к лучшему. Потому что вблизи, то что стало происходить, выглядело наверняка отвратительно. Закончив свои пассы и полив жгут подкрашенной кровью водой, Вальдес отбежал и встав с остальными стал смотреть.

Змеиные шкурки зашевелились, вспотели остатками жира на мездре. Выкручиваясь и неприятно, влажно чмокая, они росли, местами разрываясь и все туже переплетаясь с полосами коры. Те, явно нагрелись, даже дымок пошел. Светящийся блекло-желтым в наползающих сумерках жгут все увеличивался. На нем пузырилась розоватая пена, даже на расстоянии чувствовались жар и чесночно-затхлая вонь. Со склона осыпались камешки, где-то внутри горы застонало. Жгут, превратившийся в пульсирующийся кокон, распирал камень и тот слоился, отваливаясь чешуйками-черепицей.

Оглушительный треск и настоящий оползень заставили людей отбежать еще дальше. Вздрогнувший склон заволокло пылью. В пылевом облаке что-то шуршало, продолжали скатываться пласты камня, набегая друг на друга и грохоча. Пыль не оседала долго.

— Что-то я не помню, чтобы переводил такой рецепт, сказал Дима, глядя на треугольный проем среди нагромождения каменных обломков, в который вполне можно было бы протиснуться.

— Я его еще до тебя знал. Только дозировку поменял. Там надо брать лоскуток змеиной кожи и кусочек коры. Совсем маленькие — как-никак, это предполагалось глотать.

***

Внутрь сразу лезть не рискнули, побоялись что обвал может возобновиться. Заночевали в лесу возле пещеры. Дима в этот раз без всякой опаски рухнул на землю — вряд-ли тут еще оставались ядовитые змеи, поджидающие, когда он на них навалится, чтобы с полным правом укусить.

Заснулось хорошо, но вот спалось плохо. Сны Дима любил, поскольку кошмаров никогда не видел, а напротив, что ни ночь, наслаждался спокойными и жизнеутверждающими видениями. Не очень четкими, не слишком сюжетными. Ему никогда не снились длинные "кинофильмы", такие, какие не стыдно проснувшись и, если повезло запомнив, пересказать другим. Короткие, спокойные сценки, отдельные мягкие образы, а то и просто одно только ощущение уюта, вот что наполняло его ночи. Полет, купание, здоровый секс. Неважно, что варилось в голове днем — ночью Дима отдыхал.

В эту ночь, вышло иначе. Внятности в снах не прибавилось, но напрочь исчез присущий им и, как он полагал обязательный, умиротворяющий эффект. Не было ни теплого ветра, ни бегущих по разноцветным камушкам ручейков. Что-то его щупало, пыталось договориться. Обдавая сырым холодом сулило важные для пришельца, но дикие и чуждые на Димин взгляд блага. Предлагало гешефты, только Дима совершенно не понимал, что должен со своей стороны сделать он и почему должен остаться доволен тем, что предлагалось взамен. Он вовсе не испытывал радости от того, что сможет погружаться в удушающие кровавые водоемы, зачем ему? Показывало картинки, завлекательные, но липкие и создававшие впечатление — переверни их, а там вперемешку золотая нить и рыбьи кишки, тугая плоть и выдавливающийся из омертвелых фурункулов гной.

И запахи. Никогда прежде, Дима во сне запахов не чувствовал. Здесь же, они были основой видений. Никаких ароматов — зловоние. Испарения бьющегося в лихорадке тела, влажное растительное гниение, мускус хищников.

Дима во сне плевался, сулил недоброе и добился-таки своего. То, что его мучило, потеряло к нему интерес, а напоследок оттолкнуло, да так, что Дима самым натуральным образом откатился и стукнулся головой о торчащий из земли корень. От чего и проснулся.