Мефистофель. История одной карьеры

С грацией танцовщика скользит Хендрик Мефисто в черном шелковом, тесно облегающем костюме по сцене, легко и точно, приводя в замешательство, обольщая; с кроваво размалеванных, вечно улыбающихся уст слетают каверзные двусмыслицы, рискованные остроты. Кто же усомнится в том, что наводящий жуть элегантный весельчак способен превратиться в пуделя, выбить из дерева винную струю, парить по воздуху, расстелив плащ, – была б у него только охота? Этот Мефисто способен на все! Все в зале чувствуют: он силен – сильнее самого ГОСПОДА БОГА, «с которым он ладит» и к которому обращается с насмешливой куртуазностью. Разве у него недостаточно причин смотреть на него сверху вниз? Он куда остроумней, куда образованнее и, во всяком случае, куда несчастней, чем тот, – может быть, он сильней именно потому, что он несчастный. Неисчерпаемый оптимизм великого старика, заставляющего ангелов состязаться в стихотворных хвалах ему самому и его творенью, и болезненное добродушие отца вселенной производят впечатление наивности, если не старческого маразма, рядом с жуткой меланхолией, ледяной печалью, к которой ставший сатаной любимец господа, проклятый и погибший, вдруг переходит от самой сомнительной веселости. Мороз подирает по коже публику, сидящую в зрительном зале Берлинского Государственного театра, когда из ярко размалеванного рта Хефгена – Мефистофеля летят слова:

…Ничего не надо.
Нет в мире вещи, стоящей пощады.
Творенье не годится никуда.

[8]

Он уже не движется, этот чересчур проворный арлекин. Он стоит неподвижно. Что это? Страданье? Под пестрью грима – глубокий безутешный взор. Пусть ангелы ликуют вокруг трона господня – они совсем не знают людей. Черт знает людей, он посвящен в их злые тайны, и – ах! – боль за них сковывает его члены, и на лице его застывает маска отчаяния.

После премьеры «Фауста», после оваций артист Хефген запирается у себя в уборной. Он никого не хочет видеть. Но одной посетительнице маленький Бёк не может отказать. Редко случается, что Дора Мартин смотрит спектакли, в которых сама не занята. Ее сегодняшнее появление на премьере вызвало сенсацию. Маленький Бёк отвешивает ей глубокий поклон и отворяет дверь в святилище.

Оба выглядят переутомленными, и Хефген и его соперница по подмосткам. Он измотан и обессилен экстазом игры. Она – заботами, которые ему неизвестны.

– Хорошо было, – говорит Мартин тихо, по-деловому и тотчас же, не дожидаясь приглашенья, садится на стул. Она вся сжимается, лицо с высоким лбом, широкими детски мечтательными глазами глубоко уходит в бурый мех воротника.

– Хорошо было, Хендрик. Я знала, что у вас получится. Мефисто – ваша великая роль.

Хефген сидит к ней спиной за гримировальным столиком и улыбается ей в зеркало.

– Вы это говорите не без злобы, Дора Мартин.

Она отвечает все так же спокойно, деловито:

– Вы ошибаетесь, Хендрик. Я ни на кого не обижаюсь, я принимаю всех такими, как они есть.

Тут Хендрик поворачивает к ней лицо, с которого уже удалены дьявольские брови и все великолепие красок.

– Спасибо, что пришли, – говорит он мягко, и глаза его сверкают.

Но она отмахивается почти пренебрежительно, будто хочет сказать: оставим эти шутки! Он, кажется, не замечает ее жеста и нежно спрашивает:

– Каковы ваши ближайшие планы, Дора Мартин?

– Я выучилась английскому, – отвечает она.

Он делает удивленное лицо.

– Английскому? Почему? Почему именно английскому?

– Потому что я буду играть в Америке, – говорит Дора Мартин, не отводя от него спокойного, испытующего взгляда.

Так как он все еще играет непонимание: «Почему? Почему именно в Америку?» – она говорит уже нетерпеливо:

– Потому что здесь все пропало, дорогой. Разве вы этого еще не заметили?

Он горячится.

– Что вы говорите, Дора Мартин! Для вас ведь ничего не изменится! Ваше положение непоколебимо! Ведь вас же любят – действительно любят многие тысячи! Никто из нас – вы же знаете, – никто из нас не пользуется такой любовью, как вы.

Тут улыбка ее становится такой грустной и насмешливой, что он умолкает.

– Любовь тысяч! – говорит она почти беззвучно. И пожимает плечами. И – после паузы – мимо Хендрика, в пустоту: – Найдутся другие любимцы.

Он взволнованно продолжает:

– Но театр приносит доходы. Театр всегда будет интересовать людей, что бы ни случилось с Германией.

– Что бы ни случилось с Германией, – тихо вторит Дора Мартин и внезапно встает. – Ну, так я желаю вам всего хорошего, Хендрик, – говорит она быстро. – Мы долго не увидимся. Я уезжаю на этих днях.

– На этих днях? – спрашивает он смущенно. И она отвечает, устремив вдаль темный взгляд:

– Больше ждать нечего. Мне тут делать нечего.

Потом она добавляет:

– Но вам всегда будет хорошо, Хендрик Хефген. Что бы ни случилось с Германией.

На ее лице под рыжей гривой – пожалуй, слишком большом для узкого, маленького тела – гордость и скорбь. Она медленно идет к двери и покидает уборную Хендрика Хефгена.

VII Сделка с дьяволом