Мефистон. Поход к Неумершим

— Корпус пробит в нескольких местах. Возвращайся в свое отделение, брат-лейтенант. Идите на мостик и найдите первого помощника Кастуло. Вы должны удерживать мостик. Я присоединюсь к вам там.

Серват отсалютовал и поспешил прочь, на ходу вставляя обойму в болт-пистолет и надевая шлем.

Рацел вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь.

— Мефистон? — сказал он. — Ты?..

Дальше призрак не слышал вопроса. При упоминании его имени Галактика сжалась, и лики смерти, слишком многочисленные, чтобы их сосчитать, замелькали у него перед глазами. Невообразимые сцены насилия ворвались в разум. Крики стали громче, отчаяннее и оглушительнее. Словно когти, они скребли по его черепу изнутри. Но отчетливее всего призрак испытывал голод, даже больший, чем жажда крови. Он снова знал, кто он такой. Он знал, для чего был рожден.

Призрак помчался дальше, и его сердце забилось чаще.

Его звали Мефистон.

И у него был ответ.

Он сам был ответом.

Свет, исходящий из меча Рацела, сделался ярче и открыл непонятное зрелище — сложную сеть нитей, растянутых на всю комнату. В тот момент, когда Мефистон пошатнулся под тяжестью своей личности, Рацел потянулся вперед и провел кончиками пальцев в перчатке по этой паутине. От прикосновения библиария она свернулась и образовала коридор.

Рацел шагнул в темноту, и пряди сомкнулись у него за спиной, преграждая выход. От теплой дымки и железной вони крови в воздухе Рацел скривился в голодном оскале и слегка покачнулся, пытаясь взять себя в руки.

— Мефистон? — крикнул Рацел, озираясь по сторонам и стараясь быть услышанным за криками. — Ты здесь?

Он добрался до подвешенного в паутине трупа — закутанного в красные одежды адепта Механикус, раскачивающегося в полуметре над землей. Из его проломленного черепа тянулись блестящие трубки, соединяющие аугментированную плоть со странной сетью нитей, заполнявшей комнату.

Мефистон снова попытался позвать товарища, и опять Гай не услышал его, но зато различил хор криков, которые раздались в ответ. В этом отголоске ощущались такая злоба, такая ярость, что эпистолярий вскинул меч.

— Милорд, — обратился Рацел. — На нас напали ксеносы. Крейсеры некронов. «Клятва на крови» повреждена. Идут несчетные абордажные бои. Милорд, я должен знать, что вы собираетесь делать. Что бы вы ни… — Он огляделся, и его зычный голос дрогнул при взгляде на окровавленную сетку. — Что бы вы ни делали.

Мефистон не мог ответить, поэтому Рацел поспешил дальше сквозь алые нити, минуя другие трупы, пойманные в ловушку, висящие на разной высоте и пронзенные веревками, которые опутывали комнату.

Мефистон последовал за ним. В темноте он не мог разглядеть многих деталей, но узнал тела — предателей и еретиков, отмечающих тропу, что вела его к их хозяину. Он мельком увидел поврежденную, искаженную броню и остроконечную, испорченную Хаосом аугментику. Некоторые из подвешенных людей шевелились, будто марионетки в кошмарном представлении. Мефистон с удовлетворением вспомнил тщательно выполненную им работу, которая привела его так близко к правде. В представшей ему картине он тоже видел красоту, хотя и иного рода. Каждый болезненный жест и скрученная нить напоминали ему бесценную истину. Он видел сложные картины в запекшейся крови — проблески будущего и отголоски прошлого.

Рацел протянул руку и схватил одну из алых нитей. Он удивленно зарычал, и Мефистон знал почему.

Это была кожа.

Вся паутина была соткана из полос теплой кожи.

В тот же миг они оба увидели устроителя этой ужасной выставки.

Рацел пошел медленнее, пока совсем не остановился. На медном командирском кресле, установленном на каменном помосте, сидел обнаженный воин. Его массивное тело согнулось пополам, и он медленно записывал что-то на большом медном подносе, который держал перед ним изможденный крылатый сервитор в белой маске. Лицо человека пребывало в тени, но Мефистон легко узнал себя. Однако радостное волнение пропало, когда он узрел, что путешествия по Имматериуму сделали с его плотью.

Такое же потрясение читалось на лице Рацела.

С Мефистона содрали кожу.

Та дрожащая масса плоти, что протянулась на всю комнату, принадлежала ему. Его органы и мышцы были обнажены. Воин походил на темный драгоценный камень, блестящий при свете меча Рацела. Кожа отходила от плеч, образуя пару огромных крыльев, которые заключали помещение в кровавые объятия. Это было одновременно ужасно и божественно прекрасно. Даже несмотря на отвращение, Мефистон смог оценить, насколько изысканно исполнено столь сложное произведение искусства, сотканное из его собственной плоти.

Неровной походкой Рацел побрел обратно по ступеням помоста, но Мефистон уже преодолел шок и с удовольствием погрузился обратно в родное тело.