Мефодий Буслаев: другой путь (СИ)

Калейдоскоп меняется на глазах. Он сияет изумрудным и белым - в равных пропорциях. Он рвется на куски, разделяясь и сходясь снова.

Мальчик не выходит из комнаты, перестав даже есть. Он разрывается на части, его манит изумруд, но флейта восстанавливает силы. Он погружается в себя все глубже и глубже, не в силах вырваться из глубин.

Он впервые видит ее - юную девушку, только оторвавшую от губ флейту. Теплые потоки света, исходящие от нее, вымывают изумруд, принося спокойствие. Она красива - невероятно, нечеловечески красива - и это сияет во всем, от сияющих белых крыльев, до длинных волос, уложенных в хвосты, взлетающих в воздух под немыслимыми углами от малейшего дуновения ветра. Их взгляды сталкиваются, и Мефодий не находит в ней осуждения.

Он закрывает глаза, садясь рядом, вслушиваясь в музыку флейты. Последние сутки он тонул в грязи под изумрудным взглядом, и это впервые прекратилось. Он чувствует покой, и маленькая передышка навсегда вплавляется в его воспоминания. В мире, в котором звучит музыка флейты, нет грязи и изумрудов.

Дни сменяют ночи, и мальчик, тонущий в грязи, цепляется за тихие переливы флейты, отделяющие его от безумия. Он не говорит с девушкой - но это им и не нужно. Ее лицо вплавляется в его память, в саму его суть. Она освобождает его от изумрудного взгляда, и даже бесконечные потоки багровой грязи расступаются перед крупицами света. Она - единственное светлое пятно среди мира бесконечного зла. Он не знает, ее имени и существует ли она на самом деле, но жаждет присоединиться к ней - и время идет, а грязь отступает.

- Даф... - он придумал это имя, но был уверен, что оно правильное.

Калейдоскоп взрывается красками, и уже ничего не получается рассмотреть в мельтешении зеркал.

Золотоволосый мальчик идет по улице. Его одежда стала немного лучше - он начал подрабатывать в ближайших лавках. Подметать, мыть посуду - но это давало ему безопасное время вне дома, и он чувствовал себя лучше. Он вышел из комнаты всего месяц назад, но будто разучился говорить - его глаза почти всегда полузакрыты. Он всматривается внутрь себя, но ничего не находит.

- Ну что за лохушка! - он слышит уверенный мальчишеский голос. - Эй, ты нахрена из дома выползла?

Девочка восьми лет тщетно пытается управиться с тяжелой коляской. Она решила съездить за продуктами - в доме закончились яйца, а ей хотелось порадовать бабушку вкусной яичницей. Она только училась готовить, но была уверена, что получается у нее хорошо. Скат для колясок у подъезда давно не чинили, да и не хватает ей сил заехать вверх - и коляска застревает на середине пути. Она слышит гогот странных парней, сидевших на скамейке, но не понимает, чем он вызван.

На коляску обрушивается удар, и она слетает на ступеньки. Но ей не жалко себя - механизм падает на пару ступенек вниз, и девочку захлестывает отчаяние. Ей уже не подняться вверх - три ступеньки кажутся непреодолимыми. На глазах выступают злые слезы.

Парень, толкнувший коляску, падает на землю - Мефодий бьет по паху со всей силы, слегка разбежавшись, вкладывая корпус и буквально вколачивая колено. Висок второго сталкивается с тяжелым портфелем, а на горло наступает нога, слегка сдавливая его. Стычка заняла меньше нескольких мгновений - мальчик давно уже перестал тратить время на разговоры в таких ситуациях.

С тихим металлическим звоном коляска становится на колеса, и въезжает на пред-подъездную площадку. Мальчик осторожно берет девочку на руки, перекладывая в коляску - ему тяжело, но он показывает это только коротким выдохом.

- Какая квартира? - первые слова после почти месячного перерыва царапают горло, и выходят хриплыми.

- Сорок вторая, - девочка еще не отошла от произошедшего, но говорит четко.

Мальчик кивает, и открывает дверь подъезда ключом, найденным в коляске. Они поднимаются на четвертый этаж в лифте, и только когда они наконец поднимаются, тишину разбавляют слова.

- Ирка. - девочка смущена, но хочет представиться. Это первый мальчик, с которым она разговаривает наедине.

- Мефодий. - эти слова дались уже легче.

Он смотрел на смуглую девчонку, не способную пошевелить ногами, и чувствовал странное сродство. Вот уже почти месяц как он не слышал звуков флейты, и искал, чем заполнить внезапную пустоту.

Вскоре он забудет ее звук, и запретит себе даже вспоминать ее. Слишком много боли станут приносить воспоминания.

Калейдоскоп раскрылся окончательно и схлопнулся в единую точку.

Девятьсот девяносто девятая плита. Бесконечное пространство из света и тьмы, на границе которых повис спящий беловолосый мужчина. Его изумрудные глаза смотрели куда-то вдаль, рассеянно, но внимательно. На нем не было ни дарха, ни крыльев.

Я смотрел на него со смесью страха и понимания. Только сейчас я осознал, на кого он был похож.