Мегалодон

— Я мечтал об этой лагуне с шести лет. Почти шестьдесят лет работы, Джонас. Я сделал и отдал все, что только было в моих силах. — Он снова повернулся к ним, в глазах у него блеснули слезы. — Но вся беда в том, что она никогда не откроется.

MACAO

Джонас сидел на бамбуковом стуле и глядел, как заходящее солнце целует океанский горизонт. Дом Macao Танаки был встроен в горы, которые окружали калифорнийскую долину Биг-Сар. Прохладный океанский бриз и величественная панорама опьяняли. Джонас уже и не мог вспомнить, когда ему было так спокойно и легко.

Танака пригласил его провести с ними вечер. Терри по просьбе отца готовила в кухне креветок. Macao вышел из дома, проверил, хорошо ли работает газовый гриль, потом, обойдя бассейн, сел рядом с Джонасом.

— Терри сказала, что обед почти готов, надеюсь, вы уже проголодались. Дочка очень хорошо готовит. — Он улыбнулся.

— Я и не сомневался. Macao, расскажите мне о лагуне. Во-первых, что заставило вас строить ее? И потом, почему, как вы сказали, она никогда не будет окончена?

Macao закрыл глаза и глубоко вздохнул:

— Джонас, вы чувствуете этот восхитительный океанский воздух? Ведь он заставляет нас ценить природу, правда?

— Да, конечно.

— Вы знаете, мой отец был рыбаком. Там, в Японии, он брал меня с собой почти каждое утро. Думаю, что вынужденно. Мать умерла, когда мне было всего четыре, и ему приходилось самому смотреть за мной. Через два года мы уехали в Америку, к родственникам в Сан-Франциско. А спустя четыре месяца японские самолеты бомбили Пирл-Харбор. И все азиаты оказались в лагерях. Мой отец был очень гордым человеком, Джонас. Он не хотел смириться с тем, что попал в тюрьму, не мог больше ловить рыбу и жить своей жизнью. И однажды утром отец решил умереть. Он оставил меня в чужой стране одного, не понимающего ни слова по-английски.

— Вы остались совсем один?

— Да, Джонас, — улыбнулся Macao. — До тех пор, пока я не увидел своего первого кита. Часто, стоя у ворот лагеря, я смотрел, как они выпрыгивают на поверхность. Эти горбачи разделяли мое одиночество, я постоянно думал о них, единственных моих друзьях. Видите ли, Джонас, американцы очень странные люди. Сейчас они ненавидят тебя, а через минуту уже любят. Прошло восемнадцать месяцев, меня выпустили, и я был усыновлен американской семьей. Дэвид и Кику Гордоны. Мне очень повезло, меня полюбили, поддерживали, учили в школе. Но когда становилось тяжело, жить помогали только киты.

— Да, теперь я понял, что значит для вас этот проект.

— Исследования китов очень важны, ведь во многих отношениях они выше человека. Но ловить их, сажать в тесные клетки и заставлять ради пищи проделывать дурацкие человеческие трюки — это страшная жестокость. А здесь, в лагуне, мы сможем изучать китов в естественной среде. Она будет все время открыта, чтобы киты могли заплывать или уходить по своей воле. Никаких тесных резервуаров. Меня самого держали за решеткой, и я никогда не пойду на это. — Macao снова закрыл глаза. — Знаете, Джонас, ведь у китов можно научиться очень многому.

— Так почему же ваша лагуна никогда не откроется?

Macao покачал головой:

— Три года я искал деньги для проекта. Ни один банк в Штатах не захотел поддержать мою мечту. Наконец я обратился в Японский научно-технологический морской центр. Им совершенно неинтересны лагуны, они хотят только купить мои ЮНИСы для отслеживания землетрясений и готовы финансировать лагуну, если Институт Танаки включится в проект «Марианский Желоб/ЮНИС». Но когда ЮНИСы стали разваливаться, Центр заморозил финансирование.

— Вы доделаете лагуну, Macao. Мы найдем причину.

— А что, по-вашему, там случилось? — Глаза Macao заблестели, он напряженно ждал ответа.

— Если честно, не знаю. Может быть, Де Марко и прав. Роботы могли слишком близко подойти к стене каньона. Но я не представляю, чтобы валун мог пробить такой толстый титан.

— Джонас, ведь мы с вами друзья.

— Конечно…

— Хорошо, я рассказал вам обо всем этом деле, теперь скажите старому приятелю Танаке всю правду. Что случилось с вами в Марианском Желобе?

— Почему вы думаете, что я был там?

Macao понимающе усмехнулся:

— Сколько времени мы уже знакомы? Лет десять? Вы прочли в моем Институте с полдюжины лекций, не меньше. Неужели вы так недооцениваете меня? Ведь я связан и с военным флотом тоже, как вам хорошо известно. Я знаю их версию, но хочу послушать и вас.

— О'кей, Macao. — Джонас зажмурился. — Так или иначе, все это дело просочилось наружу. На глубоководном «Сиклифе» нас было трое. Я — пилот, два других — исследователи из военно-морских сил. Мы измеряли глубоководные течения в каньоне, чтобы определить, будет ли опасным захоронение там плутониевых стержней от атомных установок. — Джонас открыл глаза. — В тот день мы дрейфовали где-то на четырех тысячах футов от дна. Это был мой третий спуск за восемь дней. Конечно, слишком много, но ведь я профессионал. Те двое занимались измерениями, а я смотрел в иллюминатор на черную бездну. Вдруг мне показалось, что внизу что-то кружит.

— А что можно было видеть в темноте?