Мегамир

Енисеев деревянно развернулся к выходу. То ли кожа истончилась настолько, то ли нервы оголились, но спиной он чувствовал взгляд начальника Станции до тех пор, пока сзади не захлопнулась дверь. Чувство оставалось гадкое, хотя сам изо всех сил убеждал себя в микропобеде. Раньше не только бы сам подставил спину, но и колени бы подогнул, чтобы удобнее было класть седло. А тут осмелел, огрызнулся… Но куда денешься, все в руках Мазохина. Даже уволиться нельзя, уйти в другую организацию. Надо лягаться. Загнанная в угол крыса начинает сражаться…

Комнату Овсяненко он ощутил по запаху. Хотя вся Станция заполнена всевозможными ароматами, запахами, иногда даже тянет откровенным смрадом, но он почти без колебаний прошел мимо трех дверей и толкнул четвертую.

Комната открылась странная, причудливая. Человек в плотном обтягивающем комбинезоне стоял к нему спиной. На столе и длинных полках подрагивают, как желе, приплюснутые разноцветные шары. Крупные – с дыню размером, мелкие – с кулак. Внутри шаров что-то происходило, двигалось, поблескивало. В одном Енисеев рассмотрел снежно-белый кристалл, вокруг кристалла вилась синеватая дымка.

Овсяненко обернулся. На лице мелькнул испуг, тут же губы растянулись в виноватой усмешке:

– А, это вы…

– Здравствуйте, – сказал Енисеев. – Я пробовал постучать, не получается!

– Да, здесь придется отказываться от многих привычек, – согласился Овсяненко. – Вас не пугает такое?..

Енисеев развел руками:

– Я сам жил в такой же помеси лаборатории, слесарной мастерской и спальни. Очень удобно, надо сказать.

– Тогда вы меня поймете, – вздохнул Овсяненко. – Это же мечта любого настоящего мужчины – жить в таких условиях. Жаль, все рушится, как только вместо собаки заводишь женщину… Не пугайтесь, это растворы абсолютно безобидные. Яды и кислоты я все же держу в посудине. А остальное…

– Экономия на посуде… – согласился Енисеев. – Колбы для химических растворов таких размеров изготовить трудно, да и зачем? Нет-нет, я правда все понимаю.

Овсяненко покосился на водяные шары на четырех широких полках. Самые крупные подрагивали, словно там вот-вот лопнет ППН, пленка поверхностного натяжения, средние просто чуть сплющились, а мелочь держалась как отлитая из ртути, форму идеальных шаров теряла только в самом основании.

– В самом деле не пугает? – переспросил Овсяненко. – Тогда вы просто чудо. Даже специалисты вздрагивают. Умом понимают, что межмолекулярное сцепление – сила, а чувства, увы… Мне тоже сперва все время казалось, что это попросту вода в целлофановом пакете… Вот лопнет – и хана! На самом же деле нечему там лопаться, вот в чем фокус! Под слоем того, что нам кажется пленкой, другая пленка, третья, четвертая… До бесконечности! До ядра то есть. Дмитрий увидел, тут же подал Мазохину заявку на изобретение: беспосудную торговлю молоком, кефиром, соками…

Енисеев не понял, растерялся:

– Торговлю молоком? Здесь?

Овсяненко нетерпеливо махнул рукой:

– Я забыл, что вы еще не знаете Мазохина. И Алексеевского тоже. У одного слишком много свободного времени, у другого… Словом, один подал, другой утвердил и отправил наверх… Вы знаете, если бы не вы, то вчера мы могли бы недосчитаться не только Фетисовой! Мы уже вооружились, как крестьяне перед битвой, вышли. А тут вы навстречу!

– Не я, Дмитрий…

– Но ехали на нем вы?

– Он нес нас с Сашей.

– Ну ехали, нес, это тонкости терминологии. В отношении Дмитрия, мне кажется, больше подходит слово «ехали». На нем не только ездить, весь Малый Мир можно вспахать. Фетисова уже в норме?

– Вашими молитвами.

– Намекаете, что я ничем не помог? Да, лишь болеутоляющее, укрепляющее… Вы сделали основное, зачем скромничать? А дальше вывезет молодость, ее здоровье… У вас что-то ко мне? Вы извините, это кажется грубым, но мы рычим и кусаемся, если отрывают от работы. Я ведь тоже Нобелевку строгаю, как и все здесь… Мы встречаемся вечером в кают-компании.

– Да, наслышан, – ответил Енисеев. – И тоже поневоле, так? Вы им не то уколы, не то еще что похуже…

– Все бывает, – ухмыльнулся Овсяненко. Он с нетерпением оглянулся на удивительные растворы. – Итак…

– Мне нужна картина всех несчастных случаев.

Овсяненко уже с мукой покосился на разноцветные шары:

– Э-э… но это ж дело прошлое, верно?

– Мне бы ваш оптимизм, – изумился Енисеев. – Вы что же, в самом деле думаете, что вот я пришел, сразу все звери подобреют?

Овсяненко развел руками:

– Вообще у вас в самом деле такая репутация. Десантники о вас все уши прожужжали. Вы нечто уникальное, со стальными мускулами… где вы их только прячете… Нет– нет, это я так, никаких обид. Садитесь, сейчас начнем. Это процесс долгий и печальный. Это приказ Мазохина?

– Скорее всего подсказка.

– Э-э… тогда, – произнес Овсяненко с надеждой, – может быть, лучше расскажут испытатели? Они сопровождали каждый выход. Без них и вода не святилась, если наружу.

Енисеев поднялся:

– Вы человек занятой. Я в самом деле лучше потревожу свободных охотников. Мне все равно, из какого стакана пить. Лишь бы чистый. До свиданья!

– До свиданья, – ответил Овсяненко уже из другого конца комнаты.