Мэгги и Джастина

— Ты не угадала, Джастина. Эта пьеса и для нас достаточно хороша. Это был Шекспир, «Ромео и Джульетта». Признаться, сначала мне стало обидно за Шекспира, которого играют в такой дыре, но в то же время это меня немного заинтересовало. Во всяком случае, я решил посмотреть первое действие. Они включили дополнительный магнитофон, на пленке был записан звук какого-то ужасающего оркестра, где особенно выделялось расстроенное пианино. От этой музыки я чуть не сбежал из зала. Наконец занавес поднялся, и представление началось. Ромео играл тучный пожилой мужчина с наведенными дешевым гримом бровями и хриплым трагическим голосом. Фигурой он напоминал пивной бочонок. Меркуцио был немногим лучше. Эту роль исполнял какой-то комик, который, наверное, привык играть в фарсах. Он вставлял в текст отсебятину и напрямую обращался к сидевшим в зале, словно это были его личные друзья. Все вместе напоминало ярмарочный балаган. Но Джульетта! Не скрою, я восхитился. Это была девушка лет семнадцати, с нежным, как цветок, личиком, с головой античной гречанки, обвитой темными косами. Глаза — синие озера страсти, губы — лепестки роз. Первый раз в жизни я видел такую дивную красоту.

Джастина обиженно надула губы.

— Ну вот, а только что говорил, что лучше актрисы, чем я, не встречал.

Клайд принялся оправдываться:

— Ну что ж поделаешь, если на фоне всех этих нелепых дилетантов она выглядела действительно как греческая богиня. Меня не трогал пафос ее слов, но красота! Рядом со своими бездарными партнерами она едва ли не вызвала у меня слезы. Кроме всего прочего, у нее оказался дивный, божественный голос. Я никогда не слышал такого голоса. Вначале он был очень тих, но каждая его глубокая ласкающая нота как будто отдельно вливалась в уши, потом он стал громче и звучал как флейта или далекий гобой. Во время сцены в саду в нем зазвенел тот трепетный восторг, который можно услышать разве что в пении утренних птиц. В ней была какая-то тайна.

В гримерную вошел Марк Симпсон, партнер Джастины по спектаклю, и, положив на стул перед ней букет благоухающих свежестью роз, насмешливо воскликнул:

— Что, он и тебя донимает своими рассказами об этой неведомой красотке?

Джастина нахмурила брови, словно ее до глубины души задел рассказ режиссера.

— Похоже, Клайд уже нашел для меня замену.

Некоторые нотки в голосе Джастины выдавали ее искреннее недовольство. Марк махнул рукой.

— Да не обращай на него внимания. Как у всякого режиссера, у Клайда на уме одна мысль — найти что-нибудь новенькое. Признайся, Клайд, ты наверняка в нее влюбился.

Режиссер густо покраснел.

— Я просто отметил необыкновенный театральный талант, — оправдываясь, сказал он. — Эта девушка рождена для того, чтобы жить на сцене. Она совершенно необыкновенна, совсем не похожа на тех женщин, которые толпами приходят в наш театр, а потом осаждают нас просьбами отужинать в ресторане в их компании. Тебе, Марк, как настоящему Отелло, следовало бы это знать.

— Ты о чем?

— Ты же знаешь, что наше воображение не волнуют обыкновенные женщины. Они не выходят за рамки своего времени, они не способны преображаться как по волшебству. Их души нам знакомы так же, как обложки журналов. В них нет тайны. По утрам они долго пьют кофе, днем долго болтают со знакомыми за чайным столом, вечером долго сидят в театральных креслах. У них стереотипные улыбки и хорошие манеры. Они для нас открытая книга. А актриса — это совсем другое дело. Любить стоит только актрису.

Джастина ревниво посмотрела на Клайда.

— Что-то я не заметила проявления подобных чувств по отношению к себе.

— А эти бесчисленные цветы от поклонников? А твой муж, в конце концов? — возмутился Клайд. — Джастина, по-моему, ты требуешь от меня невозможного. Я не хочу никому перебегать дорогу, у тебя уже есть один настоящий серьезный поклонник, и, насколько я знаю, ему вряд ли понравится, если я начну проявлять по отношению к тебе знаки внимания.

Марк прищурился:

— Интересно, Клайд, как далеко зашли твои отношения с этой девицей?

Щеки у режиссера вспыхнули, словно политые бензином дрова.

— О каких отношениях ты говоришь, Марк? Я ее видел всего-то два раза.

— Ага, — уличил его Симпсон, — уже два раза. Признайся, ты, наверное, пригласил ее после спектакля на ужин в ресторан?

Клайд пожал плечами.

— А что тут такого? Ну, допустим, я влюбился.

Марк осуждающе покачал головой.

— Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, — нравоучительно сказал он, — а кончается тем, что он обманывает другого. Это и принято называть романом. Ну, так вы с ней познакомились?

— Я досидел до конца спектакля, не в силах оторвать от нее глаз, — признался Клайд. — А потом попросил своих знакомых провести меня за кулисы и представить меня этой Джульетте. Но, как вы сами понимаете, меня сначала познакомили с моим тамошним коллегой, режиссером этого дешевого балагана, в котором играют люди, зарабатывающие себе на жизнь у банковской стойки и возле зубоврачебного кресла. Представляете, там даже есть один полицейский.