Мегрэ и Клошар

- Извините, месье Ван Хутте. Уточняю: сожаление выражаю лишь формально. Знайте, однако, что мнение я не переменил и остаюсь при своем убеждении, что вы убили вашего хозяина, Луиса Виллемса, что именно вы сделали все, чтобы избавиться от клошара, оказавшегося нежелательным свидетелем этого преступления.

Вместе с тем ничто не мешает вам теперь вернуться на свою баржу, к жене и ребенку.

Прощайте, месье Ван Хутте...

И тут произошло нечто неожиданное: речник и не подумал протестовать, лишь с некоторым удивлением глянул на комиссара и, уже стоя в проеме двери, протянул ему длинную руку, проворчав:

- Любой может ошибиться, не правда ли?

Мегрэ сделал вид, что не заметил его жеста и спустя пять минут ожесточенно набросился на текущие дела.

В последующие недели были проведены достаточно сложные мероприятия по дополнительному сбору улик и доказательств в районе набережной Берси и у моста Мари, опросили множество людей, бельгийская полиция тоже прислала кое-какие материалы, которые приобщили к остальным, но все эти усилия оказались тщетными.

Что касается комиссара, то в течение трех месяцев его не раз видели на набережной Селестэн, где - трубка в зубах, руки в карманах - он прогуливался, словно слонявшийся без дела горожанин. Тубиб в конце концов выписался из больницы. И вновь обрел свой уголок под аркой моста, все вещи ему вернули.

Случалось, Мегрэ, как бы невзначай, останавливался возле него. Их разговор не отличался многословием.

- Как дела?

- Нормально.

- Рана не беспокоит?

- Время от времени кружится голова.

И если они избегали говорить о том, что произошло, то Келлер прекрасно понимал, зачем пожаловал комиссар, и Мегрэ знало, что для того это не было секретом. Между ними завязалась некая своеобразная игра.

И она длилась до наступления летней жары, когда однажды утром комиссар задержался около клошара, поглощавшего краюху хлеба, запивая её красным вином.

- Как дела?

- Нормально!

Решил ли Франсуа Келлер, что его собеседник прождал достаточно долго? Но он вдруг посмотрел на пришвартованную неподалеку бельгийскую баржу - не "Зварте Зваан", другую, но похожую на нее.

- Хорошо живут эти люди... - пробормотал он.

И указывая на двух белобрысых ребятишек, игравших на палубе, добавил:

- Особенно вот они...

Мегрэ заглянул ему в глаза со свойственной ему серьезностью, предчувствуя, что сейчас должно последовать что-то еще.

- У всех жизнь нелегкая... - продолжал клошар.

- Как и смерть...

- Единственно, что невозможно, это судить о них.

Они понимали друг друга.

- Спасибо, - прошептал комиссар, который наконец-то узнал правду.

- Не за что... Я ведь ничего и не сказал...

И добавил как фламандец:

- Не так ли?

Он и впрямь ничего не раскрыл. Он отказывался выносить суждение. Свидетельствовать он не стал бы.

И тем не менее во время обеда Мегрэ как бы между прочим сказал жене:

- Ты ещё помнишь о клошаре и о барже?

- Да. Что-нибудь новенькое появилось?

- Я тогда не ошибся.

- Значит, арестовал все же его?

Он покачал головой.

- Нет! И если он не проявит какую-нибудь неосторожность, что сильно бы меня удивило, его никогда так и не задержат.

- Тубиб заговорил?

- В известном смысле, да...

Намного более глазами, чем словами. Но они оба прекрасно разобрались во всем, и Мегрэ улыбнулся при воспоминании о некоем сообщничестве, на мгновение установившемся между ними под мостом Мари.

Ноланд, 4.V.1962 г.