Мегрэ и порядочные люди

— Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты… Карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… В этом доме у каждой вещи есть свое место.

— Но пистолета на месте больше нет?

— Нет.

— Выходит, тот, кто им воспользовался, знал, где его искать…

— Может быть, мой отец, чтобы обороняться…

В ее глазах был страх.

— У ваших родителей есть прислуга?

— Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других, но они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, которая работает у них с семи утра до восьми вечера.

Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле.

Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным.

— Как чувствует себя мадам Жослен?

— Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не произнесла ни слова и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не заплакала. Похоже, у нее провал в памяти. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Вы разрешите?

— Разумеется.

Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен?

— Я не возражаю, — добавил он.

Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора попрощался и спросил:

— Вы идете, Госсар? Вы на машине?

— Нет. Я приехал на такси.

— Если хотите, я вас подвезу.

Сент-Юбер тоже собрался уходить, не преминув шепнуть Мегрэ:

— Я правильно сделал, что вызвал вас?

Мегрэ кивнул и уселся в кресло.

— Открой окно! — сказал он Лапуэнту.

В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами.

— Позови зятя…

— Сейчас, шеф…

Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым.

— Скажите мне, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты?

Он подумал, посмотрел на оба окна с опущенными шторами:

— Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни…

Да… Могу почти поклясться, что левое окно было открыто… Я отчетливо слышал шум улицы…

— Перед уходом вы не закрывали окно?

— С какой стати?

— Не знаю.

— Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома…

— Вы часто здесь бывали?

— Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите, можно мне… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы предпочел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице…

— А что вам мешает уйти?

Доктор был удивлен таким ответом. Вероятно, он уже считал, что находится под подозрением.

— Благодарю вас…

Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался.

Глава 2

Когда трое мужчин ушли, в квартире остались лишь мадам Жослен и ее дочь. Младенец консьержки после бессонной ночи, должно быть, уснул, так как в привратницкой было темно, и Мегрэ даже минуту колебался, нажимать ли на кнопку звонка.

— Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику?

Лапуэнт было открыл дверцу черной машины, но застыл в ожидании ответа. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение.

— Охотно выпью чашечку кофе, — произнес он значительно, чуть вкрадчивым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими больными. — Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт.

Рассвет еще не наступил. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет.

Наверное, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате, а может быть, останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей?

— Подгони машину! — сказал комиссар Лапуэнту.

Нужно было пройти только по улице Вавен. Ларю и Мегрэ медленно шли вдоль тротуара. Доктор был небольшого роста, широкоплечий, слегка полноватый. Должно быть, ему никогда не изменяло чувство собственного достоинства и он всегда оставался добродушным и выдержанным. Чувствовалось, что он привык к богатой, респектабельной, хорошо воспитанной клиентуре, от которой перенял тон и манеру держаться, может быть даже чуть-чуть переигрывая.

Несмотря на свои пятьдесят лет, в его голубых, по-детски наивных глазах угадывалась боязнь огорчить, а позднее Мегрэ узнал, что он ежегодно выставлял свои работы в Салоне врачей-художников.

— Давно вы знаете Жосленов?

— С тех пор, как живу в этом квартале, иначе говоря, уже лет двадцать. Вероника была еще совсем крошкой, и, если не ошибаюсь, впервые Жослены вызвали меня к ней из-за кори.