Мегрэ в меблированных комнатах

Он совершенно естественно сказал: «свою долю».

— И все-таки ты можешь получить пять лет. А потом тебя отправят воевать в Африку.

Это его не угнетало. Сейчас он больше всего боялся встречи с отцом.

Паулюс не пытался вызвать к себе жалость. Он не понимал, почему Мегрэ, у которого не было детей — а комиссар так мечтал иметь сына, — смотрит на него с таким волнением в глазах.

«Что из него выйдет? Как сложится его будущая жизнь, когда он вернется из Африки — если только вернется?»

— Ты просто кретин, Паулюс, — вздохнул Мегрэ. — Если бы я знал, что отец тебя хорошенько выпорет, я бы сейчас его позвал.

— Он ни разу меня не бил.

— А жаль!

— Он плачет. Это хуже.

— Я сейчас отправлю тебя в камеру предварительного заключения. Ты знаешь какого-нибудь адвоката?

— Нет.

— Твой отец, конечно, найдет. Пройди сюда…

— А мы его не встретим?

— Нет. Погаси сигарету.

И Мегрэ передал Паулюса инспектору Люка для выполнения формальностей.

Полчаса, которые комиссар провел с его отцом, оказались еще более неприятными. Тот плакал. А Мегрэ тоже не мог видеть, как плачет мужчина.

— Мы все для него сделали, комиссар…

Ну конечно, конечно! Мегрэ никого не обвинял.

Каждый делал то, что мог. К несчастью, люди немногое могут сделать. В противном случае зачем нужна была бы уголовная полиция?

Чтобы немного отвлечься, Мегрэ пошел вместе с Люка завтракать в пивную «У дофины», и они уселись на террасе за столиком, покрытым красной клетчатой скатертью. Впервые в этом году Мегрэ ел на открытом воздухе. Он был рассеян, озабочен. Люка, почувствовав это, говорил мало. Но все-таки решился спросить:

— Вы уверены, патрон, что эти двое непричастны к делу Жанвье?

— Конечно. Вот увидишь, ван Дамма найдут в Брюсселе. Он удрал туда, как только у него в кармане появились денежки. Что касается Паулюса, то после ограбления «Аиста» он забился в дом на улице Ломон и ни за какие коврижки оттуда бы не вышел. У мадемуазель Клеман он чувствовал себя в безопасности. Если бы ему позволили, он прожил бы там несколько месяцев. Для того чтобы стрелять в Жанвье, у него могла быть только одна причина: освободить путь, чтобы сбежать. Но он даже не сбежал. И я верю мадемуазель Клеман, которая утверждает, что в момент выстрела она находилась в своей комнате, а Паулюс был под кроватью.

— Вы собираетесь вернуться туда?

Мегрэ не сразу ответил. Он молча ел, следя глазами за тенями на тротуаре.

— Кто знал, что Жанвье будет дежурить этой ночью на улице Ломон?

Этот вопрос он задал самому себе, но ответил на него Люка.

— Я этого тоже не знал, — сказал он. — Жанвье сам договаривался с Вокленом и другими инспекторами.

— Трудно поверить, что кто-то случайно прошел по улице Ломон, узнал Жанвье и по какой-то причине в него выстрелил. Не мог же этот человек подойти так тихо, что Жанвье даже не услышал его шагов.

— Я начинаю понимать, куда вы клоните.

— Лично на Жанвье никто не затаил зла, вот что важно. Убрать нужно было инспектора, который в этот вечер дежурил на тротуаре на улице Ломон.

Могли стрелять и в Воклена, и в любого другого инспектора.

— Если только Жанвье не приняли за кого-то другого?

Мегрэ пожал плечами:

— Пойду проведаю Жанвье. Быть может, врач теперь разрешит ему говорить.

Они пошли вместе.

За это время инспектор уже почти оброс бородой и выглядел бодрее. Правда, медсестра предупредила:

— Его нельзя тревожить. Доктор разрешает ему тихо сказать только несколько слов.

Мегрэ уселся верхом на стул, с потухшей трубкой в зубах, а Люка стоял, облокотившись о подоконник.

— Мы арестовали Паулюса. Ты молчи. Я в двух словах изложу тебе суть дела. Он прятался под кроватью у мадемуазель Клеман.

Так как лицо Жанвье выразило нечто вроде стыда, комиссар добавил:

— Не огорчайся. Я тоже не собирался искать его под кроватью этой женщины. Паулюс — настоящий теленок. Ни он, ни его сообщник-бельгиец, который сбежал, не стреляли в тебя. Да ты не шевелись и не разговаривай. Подожди, я буду задавать вопросы, а ты отвечай не спеша, подумав.

Жанвье сделал знак, что понял.

— Есть одна возможность, в которую, впрочем, я не очень-то верю. Если предположить, что по этому делу или по какому-нибудь другому у тебя имелись сведения, которые кого-нибудь компрометировали, то у этого человека могли быть намерения тебя убрать.

Жанвье долго молчал.

— Мне ничего не приходит на ум, — наконец сказал он.

— Ты много раз дежурил возле дома. Не замечал ли чего-нибудь подозрительного?

— Ничего такого, чего бы я не указал в рапорте.

Пришла жена Жанвье. Увидев Мегрэ, она сконфузилась оттого, что держала в руках букетик фиалок.

— Не волнуйся, малыш! В конце концов мы найдем виновника.

Но, очутившись на улице наедине с инспектором Люка, Мегрэ уже не был столь оптимистичен. У него вдруг испортилось настроение, и весна его больше не радовала.

— Возвращайся на Набережную! Если будет что-нибудь новое, позвони мне!

— К мадемуазель Клеман?

Комиссар сердито взглянул на Люка:

— Да, позвони мадемуазель Клеман!

И, набивая трубку, Мегрэ тяжелыми шагами направился к улице Ломон.

— А я все думаю: придете вы или нет?

— Ну вот я и пришел.

— Вы посадили его в тюрьму?

— А куда же еще?

— Вы сердитесь?