Мегрэ в школе

Пока она мысленно старалась сосчитать, губы у нее шевелились, будто она читала молитву.

— Пять лет.

— Где он находится сейчас?

— Дома.

— А сколько всего у вас детей?

— Трое. Один со мной, а старший в школе.

— Кто за ними присматривает?

— Никто.

Мужчины обменялись взглядами.

— Значит, вы работали у Леони Бирар около пяти лет.

Разве она сразу же пообещала вам оставить свои деньги?

— Нет.

— Через два года? Через три?

— Да.

— Что «да»? Через два или три?

— Не знаю.

— Она не писала об этом бумагу?

— Не знаю.

— Вы не можете сказать, почему она вам это обещала?

— Чтобы позлить свою племянницу. Так она мне сказала.

— Навещала ли ее племянница?

— Никогда.

— Это мадам Селье, жена сельского полицейского?

— Да.

— А сельский полицейский заходил когда-нибудь к ней?

— Да.

— Они не ссорились?

— Нет.

— Зачем он приходил к ней?

— Он грозился составить протокол за то, что она выбрасывала очистки в окно.

— Они ссорились?

— Они ругались.

— Вы любили свою хозяйку?

Она с удивлением уставилась на него своими большими, круглыми, прозрачными глазами, будто мысль о том, что она могла любить или не любить кого-то, никогда не приходила ей в голову.

— Не знаю.

— Она хорошо к вам относилась?

— Она давала мне остатки.

— Остатки чего?

— Еды. И еще свои старые платья.

— Она платила вам регулярно?

— Немного.

— Что вы называете «немного»?

— Половину того, что мне платили другие, когда я работала у них. Но у нее я работала каждый день после полудня. Тогда…

— Вы присутствовали при ее ссорах с другими людьми?

— Она ссорилась почти со всеми.

— У себя дома?

— Она не выходила из дому и ругалась с людьми через окно.

— Что она кричала?

— Она орала на всю деревню обо всех их проделках и тайнах.

— Значит, ее все ненавидели?

— Наверно, так.

— Как вы думаете, был ли в деревне такой человек, который до того ненавидел ее, что решился на убийство?

— Значит, был, раз ее ухлопали.

— Но вы не догадываетесь, кто бы это мог сделать?

— Я думала, вы сами это знаете.

— Каким образом?

— Ведь арестовали же вы учителя.

— Вы думаете, что это он?

— Откуда мне знать?

— Разрешите задать ей вопрос, — вмешался Мегрэ, обращаясь к лейтенанту.

— Пожалуйста.

— Скажите, Тео, полицейский из мэрии, ладил с Леони Бирар?

Она задумалась.

— Как и все.

— Он знал, что она обещала не забыть вас в своем завещании?

— Я ему говорила про это.

— И как же он отнесся к этому?

Она не поняла его вопроса. Он снова повторил его:

— Что он ответил вам на ваши слова?

— Он сказал, что я должна попросить у нее бумагу.

— Вы так и сделали?

— Да.

— Когда?

— Давно.

— Она отказалась написать бумагу?

— Она сказала, что все в порядке.

— Что вы сделали, когда увидели ее мертвой?

— Я закричала.

— Сразу же?

— Как только увидела кровь. Я подумала сперва, что она в обмороке.

— Вы не лазили в ящики?

— В какие ящики?

Мегрэ кивнул лейтенанту, чтобы он кончал допрос.

Тот поднялся:

— Спасибо, Мария. Если вы мне понадобитесь, я позову вас.

— Она не написала бумагу? — спросила девушка, стоя у двери с ребенком на руках.

— До сих пор мы ничего не нашли.

Тогда, повернувшись к ним спиной, она пробормотала:

— Я так и знала, что она меня надует.

Они видели, как она прошла мимо окна, недовольно ворча себе под нос.

Глава 4 Письма почтальонши

Лейтенант улыбнулся, словно извиняясь:

— Вы же сами видите! Я делаю все, что могу.

И это действительно было так. Он вел расследование с еще большим рвением: ведь теперь у него был помощник, да еще из прославленной парижской сыскной полиции, которая представлялась ему крайне авторитетной инстанцией.

Сам он был как бы на особом положении. Он принадлежал к известной тулузской семье; по настоянию родителей он прошел курс обучения в политехническом институте и окончил его с более или менее хорошим аттестатом. Но вместо того, чтобы стать военным или инженером, он предпочел поступить в полицию и еще два года изучал право.

У него была красивая жена из хорошей семьи, и все считали, что это одна из самых приятных супружеских пар в Ла-Рошели.

Он делал вид, будто прекрасно себя чувствует в мрачноватой обстановке мэрии, куда никогда не заглядывало солнце и где, по сравнению с ярким светом на улице, было почти совсем темно.

— Не так-то просто узнать, что они думают, — заметил он, раскуривая новую сигару.

В углу комнаты, прямо у стены, стояли шесть карабинов 22-го калибра. Четыре из них были совершенно одинаковы, а один — старого образца, с резным прикладом.

— Думаю, что теперь они все тут, голубчики. Ну а если и остались еще где-нибудь, мои люди найдут их сегодня же.

Он взял с каминной полки картонную коробочку, похожую на коробку для пилюль, и вынул оттуда кусочек расплющенного свинца.

— Я осмотрел его очень тщательно. В свое время я изучал баллистику, а в Ла-Рошели у нас нет эксперта.

Это обыкновенная свинцовая пуля, которую иногда называют легкой пулей. Достигая цели, она расплющивается даже о сосновую доску. Поэтому оставленный такой пулей след мало что говорит следователю, тогда как пули другого образца позволяют точно установить, каким оружием пользовались в данном случае.

Мегрэ понимающе кивнул.

— Вы знакомы, господин комиссар, с карабином 22-го калибра?

— Более или менее.