Мегрэ в тревоге

Значит, речь идет о человеке, который знает жертву и имеет обыкновение посещать ее в этот час. И полиция неизбежно начнет вести поиск в этом направлении.

И у нее есть все шансы в конечном счете выйти на виновного.

Верну глядел на комиссара с видом человека, усиленно над чем-то размышлявшего, взвешивавшего все «за» и «против».

— А теперь предположим, что совершено новое преступление, причем в другом конце города и в отношении лица, не имеющего ничего общего ни с убийцей, ни с Курсоном. Что случится после этого?

Собеседнику комиссара не удалось скрыть промелькнувшую на его лице улыбку. А Мегрэ продолжал:

— Теперь уже не будут искать убийцу среди знакомых первой жертвы. Любой сразу же подумает, что речь идет о каком-нибудь свихнувшемся типе. — Он выдержал паузу. — Так оно и произошло. А убийца в порядке дополнительной страховки и дабы упрочить версию о типе, у которого поехала крыша, совершает еще и третье преступление, на этот раз прямо на улице, в отношении первого подвернувшегося под руку пьянчужки. Следователь, прокурор, полиция — все попались на этот крючок.

— Но не вы?

— Я был не единственный, кто в это не поверил. Случается, что общественное мнение ошибается. Но нередко бывает и так, что у него прорезается некая интуиция, как у женщин и детей.

— Вы хотите сказать, что оно сразу же нацелилось на моего сына?

— Оно указало на этот дом.

Комиссар встал и, не настаивая больше на своем тезисе, подошел к изящному в стиле Людовика XIII письменному столу, на котором на бюваре лежала стопка бумаги для писем. Он вытащил оттуда листок, а затем вынул из кармана другой.

— Арсен написал, — небрежно обронил он.

— Мой дворецкий?

Верну живо подскочил, и Мегрэ отметил, что, несмотря на тучность, тот был довольно подвижен и ловок, что зачастую характерно для некоторых крупных мужчин.

— Он жаждет, чтобы его допросили. Но не осмеливается по собственной инициативе явиться в полицию или Дворец правосудия.

— Арсен ничего не знает.

— Возможно, но окна его комнаты выходят на улицу.

— Вы с ним уже говорили?

— Еще нет. Но вот о чем размышляю: а не разозлился ли он на вас за то, что вы не платите ему жалованье и, более того, занимаете у него деньги.

— Вам и об этом известно?

— А вы сами, месье Верну, ни о чем не хотите мне поведать?

— А с чего бы это мне приспичило вам о чем-то рассказывать? Мой сын…

— Не будем о нем говорить. Полагаю, вы никогда не были счастливы в жизни?

Юбер Верну молчал, уставившись на темноватые цветные узоры ковра.

— Пока имелось состояние, вам хватало простого удовлетворенного честолюбия и тщеславия. В конце концов, именно вы были местным тузом-богачом.

— Это вопросы сугубо личного свойства, и мне неприятно их затрагивать.

— Вы много денег потеряли в последние годы? — Мегрэ при этом перешел в беседе на более легкий тон, как если бы то, что он сейчас излагал, не имело значения. — Вопреки тому, что вы думаете, расследование не закончено и остается открытым. До сего времени оно по не касающимся меня причинам не велось согласно надлежащим правилам. Но невозможно будет долго противиться опросу вашей прислуги. Непременно захотят также сунуть нос в ваши дела, взглянуть на банковские счета. И тогда выяснится то, о чем все подозревают, а именно, что уже в течение ряда лет вы безуспешно боретесь за выживание, стремясь спасти остатки состояния.

Что за внешним блестящим фасадом сейчас зияет пустота и всего лишь прячется человек, которого с тех пор, как он оказался неспособным добывать деньги, нещадно третирует даже его собственная семья.

Юбер Верну приоткрыл рот. Но Мегрэ не дал ему вымолвить ни слова.

— Заодно призовут на помощь и психиатров. — Комиссар заметил, как при этих словах его собеседник резко вскинул голову. — Не знаю, каким будет их заключение. Я нахожусь здесь в качестве неофициального лица и сегодня вечером отбываю в Париж, так что за расследование будет нести ответственность мой друг Шабо.

Я только что сказал вам, что первое преступление не обязательно дело рук душевнобольного. Добавил также, что два других были совершены с вполне определенной целью, явились воплощением довольно дьявольского замысла. Не удивился бы, если бы психиатры расценили его как признак безумия, его определенной разновидности, встречающейся гораздо чаще, чем думают, и которую они определяют как паранойю. Вы читали книги на эту тему, по-видимому собранные вашим сыном в его кабинете?

— Мне случалось их просматривать.

— Вам следовало бы их перечитать.

— Вы утверждаете, что я…

— Я ни на что не претендую. Вчера я видел, как вы играете в карты. Был свидетелем вашего выигрыша. По-видимому, вы убеждены, что и в этой партии вам удастся таким же образом одержать верх.

— Никакой такой партии я не разыгрываю.

Но протестовал он вяло, в глубине души Юбер Верну был польщен тем, что Мегрэ уделяет ему столько времени и косвенным образом отдает должное его ловкости и мастерству.