Мегрэ в Виши

— Первые два года она не брала квартирантов… Потом решила сдавать три комнаты на сезон, но не всегда все они были заняты… Так и сейчас… Голубая комната пуста… Ибо есть белая комната, розовая комната и голубая комната…

Мегрэ сделал еще одно замечание для себя. Он не видел вокруг ни одного зеленого пятна, ни безделушки, ни подушки, ни какого-либо украшения этого цвета.

— Она была суеверна?

— Откуда вы знаете? Однажды она рассердилась на мадам Малески, ибо та принесла букет гвоздик. Мадемуазель Ланж заявила, что не желает видеть в доме эти цветы несчастья…

Она также сделала мадам Вирво замечание, что та не думает о последствиях, надевая платье зеленого цвета, и что это дорого ей обойдется…

— Кто-нибудь навещал ее?

— Если верить соседям, никто.

— Почта?

— Время от времени — письмо из Ла-Рошели. Почтальона допросили. Рекламные проспекты. Счета из нескольких магазинов Виши.

— У нее был счет в банке?

— В отделении «Лионского кредита» на углу улицы Жоржа Клемансо.

— Вы, конечно, там побывали?

— Она делала регулярные вклады, около пяти тысяч франков каждый месяц, но не всегда в один и тот же день.

— Наличными?

— Да… Во время курортного сезона вклады увеличивались, ибо жильцы платили ей за комнаты…

— Случалось ей подписывать чеки?

— Поставщикам. Почти все они были из Виши или Мулена, куда она время от времени ездила… Иногда она расплачивалась чеками за вещи, заказанные в Париже по каталогу… Вы найдете кучу каталогов в том углу…

Лекёр рассматривал комиссара, в этой почти белой мохеровой куртке столь мало похожего на того человека, которого он встречал на набережной Орфевр.

— Что вы обо всем этом думаете, патрон?

— Мне пора уходить… Меня ждет жена…

— И ваш первый стакан воды!

— Полиция Виши знает и об этом? — пробурчал Мегрэ.

— Вы вернетесь? У меня нет кабинета в Виши. Каждый вечер я возвращаюсь на машине в Клермон-Ферран, что в каких-нибудь шестидесяти километрах отсюда.

Начальник местной полиции хотел выделить для меня в отделении комнату с телефоном, но я люблю работать на месте преступления… Мои люди пытаются найти прохожих или соседей, которые могли видеть мадемуазель Ланж вечером в понедельник, когда она возвращалась домой, ибо мы не знаем, сопровождал ли ее кто-нибудь, или же она повстречала кого-нибудь, подходя к дому, или же…

— Извините меня, дружище… Моя жена…

— Ну конечно, патрон…

Мегрэ разрывался между любопытством и привычным распорядком. Он немного сердился на себя за то, что, покинув отель «Березина», свернул направо, а не налево. Тогда он остановился бы, как и каждое утро, в детском парке, посмотрел на игроков в шары.

Прошла ли мадам Мегрэ в одиночестве их ежедневным маршрутом, останавливаясь каждый раз там, где они привыкли?

— Не хотите ли вы, чтобы вас отвезли? Моя машина у входа, а малыш Дисель только и мечтает о том, чтобы…

— Благодарю… Я здесь для того, чтобы ходить пешком…

И Мегрэ действительно отправился пешком; он шел быстрым шагом, чтобы наверстать упущенное время.

Комиссар выпил первый стакан воды и нашел свое место между стеклянным холлом и первым деревом. Он чувствовал, что если жена и не задает ему вопросов, то внимательно следит за выражением лица мужа, за самым незначительным его жестом.

Развернув на коленях газету, он смотрел сквозь едва колышущуюся листву на голубое, по-прежнему чистое небо, по которому проплывало маленькое, белое, сверкающее на солнце облачко.

Иногда в Париже Мегрэ сожалел о том, что утратил некоторые ощущения, тосковал по ласковому прикосновению теплого от солнца воздуха к щеке, игре света в листьях или на гравии, хрустящем под ногами толпы, даже о вкусе пыли…

В Виши это чудо свершилось. Обдумывая свою беседу с Лекёром, он почувствовал, как погружается в атмосферу и ничто из происходящего вокруг не ускользает от него.

Размышлял ли он на самом деле или просто грезил?

Мимо проходили гуляющие семьи, но здесь было больше пар пожилого возраста.

А среди одиноких преобладали мужчины или женщины? Женщины, особенно пожилые, часто собирались вместе. Они ставили шесть — восемь стульев в кружок и склонялись одна к другой с таким видом, словно обменивались исповедями, хотя были знакомы всего лишь несколько дней.

Кто знает? Может быть, это действительно были исповеди. Они рассказывали о своих болезнях, врачах, ходе лечения, потом вспоминали о детях, уже вступивших в брак, о внуках, фотографии которых вынимали из сумочек.

Редкие женщины сидели в одиночестве, как та дама в лиловом, чье имя комиссар теперь знал.

Гораздо больше встречалось одиноких мужчин; зачастую отмеченные печатью усталости или болезни, они старались идти через толпу с достоинством. И все же в чертах их лиц, во взглядах отражалось подавленное состояние, смутный страх внезапно рухнуть под ноги прохожим в тени или на солнце.

Элен Ланж была одинока, и ее поведение, манера держаться выражали своего рода гордость. Она не принимала жалости, не хотела, чтобы с ней обращалась как со старой девой; она держалась прямо и ходила легкой походкой, высоко подняв голову.