Мэйдзин

Первая из этих партий была сыграна в 1926 году. Она явилась кульминацией соперничества между японской ассоциацией профессиональных игроков в Го — “Нихон ки-ин” и другой организацией профессионалов — “Кисэйся”. В схватке сошлись вожди обеих организаций — Мэйдзин и Кариганэ Седьмой дан. В течение двух месяцев, пока длилась эта партия, её наверняка тщательно анализировали игроки обоих лагерей, но мне неизвестно, давали они советы своим вождям или нет. И всё же я думаю, что подсказок не было. Строгость Мэйдзина во всём, что связано с его искусством, должна была заставить молчать недоброжелателей.

Но даже во время третьей, Прощальной партии, когда Мэйдзин попал в больницу, и игра была прервана, не обошлось без слухов. Поговаривали, что, дескать, Мэйдзин, ведёт какую-то интригу. Я был свидетелем игры от начала до конца, и меня эти сплетни возмущали.

После трёхмесячного перерыва игра была продолжена в городе Ито, и в первый же день Отакэ Седьмой дан думал над своим первым ходом 211 минут, то есть три с половиной часа. Все члены оргкомитета были поражены. Он начал думать с 10.30 утра до часового перерыва на обед. После обеда над доской зажгли свет, потому что осеннеё солнце стояло довольно низко. Без двадцати три чёрные, наконец, сделали 101 ход.

— Такое тоби можно было бы сделать за минуту, но я что-то поглупел. Голова ничего не соображает, — сказал с облегчением Седьмой дан и засмеялся, — три с половиной часа всё думал, что делать: то ли прыгать, то ли продлеваться.

Мэйдзин криво улыбнулся, но ничего не ответил.

Седьмой дан сказал правду: даже для нас 101 ход чёрных был очевиден. Игра уже вошла в стадию ёсэ, то есть окончания. Белые создали в правом нижнем углу большой мешок, и для вторжения в него черные имели, пожалуй, единственную точку — ту, куда был сделан 101 ход. Кроме прыжка через один пункт, чёрные могли продлиться, и, хотя колебания в выборе можно было понять, но всё же в конечном счете разница была невелика.

Почему же Седьмой дан не сделал такой очевидный ход сразу? Даже я, сторонний наблюдатель, устал ждать и начал было злиться, но потом меня захватили сомнения. Может быть, он специально тянет? Может быть, это — тактический ход? Спектакль? Основания для таких подозрений были. Дело в том, что партия была прервана на три месяца. И что же, Отакэ Седьмой дан за это время не успел проанализировать позицию? Незадолго до сотогого хода чёрные и белые камни сблизились настолько, что начались мелкие локальные стычки: противники сошлись вплотную. Конечно, можно было ещё найти ходы, достаточно крупные с точки зрения ёсэ, но все-таки, проанализировать все варианты течения партии до конца было пока невозможно. Сколько бы вариантов не перебирать, ни об одном из них нельзя было судить наверняка, и вариантов этих было множество. Но, несмотря на это, Седьмой дан вряд ли удержался от анализа столь важной партии за время перерыва, ведь над 101 ходом он мог думать три месяца. И после всего этого вдруг понадобилось ещё три с половиной часа. Не маскировка ли это трёхмесячного анализа? Столь долгое раздумье казалось подозрительным не только мне, но и членам Оргкомитета, и наводило на недобрые мысли.

Даже Мэйдзин, когда Седьмой дан встал со своего места, тихо проворчал: “Ишь, какой усидчивый”. Не знаю, как в тренировочных, но серьёзных играх Мэйдзин никогда не позволял себе высказываться по адресу партнера. Кстати, Ясунага Четвертый дан, одинаково близко знакомый и с Мэйдзином, и с Отакэ, сказал:

— Эту партию, ни Мэйдзин, ни Отакэ во время перерыва, похоже, не анализировали. Отакэ — человек педантичный до чудачества, и неужели бы он стал анализировать игру, пола Мэйдзин лежит в больнице? Ни за что на свете!

Возможно, так оно и было. А может быть, Отакэ Седьмой дан потратил три с половиной часа не только на 101 ход, но и на то, чтобы вжиться снова в эту партию, проникнуться её духом, обдумать общеё положение сторон и, насколько это возможно, наметить стратегию на будущеё.

12

Мэйдзин в Прощальной партии впервые столкнулся с новыми правилами откладывания — с секретной записью хода. При возобновлении игры на второй день из сейфа павильона Коёкан достали запечатанный конверт, игроки в присутствии секретаря Ассоциации убедились, что печати целы, затем тот из участников, кто записал секретный ход, показал запись партнеру и сделал ход на доске. Такая же точно процедура повторялась и в Хаконэ, и позднеё, в Ито. Противник не должен был знать ничего про записанный ход.