Мэйдзин

В Хаконэ перед началом игр Мэйдзин пригласил в гостиницу парикмахера. В Ито 17-го числа он тоже попросил подбрить ему усы. Как и в Хаконэ, супруга поддерживала сзади голову Мэйдзина.

— Господин парикмахер сможет закрасить мне седину? — спросил Мэйдзин, обращаясь к парикмахеру, и посмотрел в окно на тихий после полуденный дворик.

Мэйдзин ещё в Токио покрасил волосы. Вообще говоря, красить волосы перед битвой — это плохо вязалось с Мэйдзином Сюсаем, но возможно, что он занялся своей внешностью как раз потому, что в разгар партии ему пришлось слечь.

Мэйдзин всегда стригся коротко, под ёжик, а сейчас отпустил длинные волосы, сделал пробор, да ещё перекрасился в черный цвет. В этом было что-то ненатуральное. На этом фоне под бритвой парикмахера особенно бросалась в глаза темная, желто-коричневая кожа Мэйдзина, обтягивавшая скулы.

Лицо Мэйдзина не было уже таким бледным и отечным, как в Хаконэ, но все же и вполне здоровым ещё не выглядело.

Только-только приехав в Канко-кан, я сразу же отправился проведать Мэйдзина и спросил, как он себя чувствует.

— Хм, так себе… — безучастно ответил он.

— Перед отъездом сюда я сходил на медосмотр в больницу Св. Луки, так доктор Иида все время старался не смотреть мне в лицо. С сердцем не все в порядке. В плевре скопилось много воды. Вдобавок ко всему ещё и в Ито здешний врач нашел у меня бронхит. Простыл вроде…

— А-а

Мне нечего было сказать.

— Старая болезнь ещё не прошла, а к ней добавились две новых. Всего получается три.

Там же были люди из Ассоциации и из газеты:

— Сэнсэй, пожалуйста, не говорите ничего о своем самочувствии господину Отакэ…

— Почему? — Мэйдзин взглянул на них с подозрением.

— Господин Отакэ опять начнет нервничать, опять осложнения…

— Оно-то верно… но все же скрывать как-то неудобно…

— Лучше, если бы вы не говорили с господином Отакэ на эту тему. Если вы скажете, что больны, он опять начнет упираться, как в Хаконэ.

Мэйдзин промолчал.

Если его спрашивали, как он себя чувствует, он, нисколько не смущаясь, рассказывал о своем самочувствии кому угодно.

Мэйдзин совсем бросил курить и перестал пить вечернюю рюмку сакэ. Он, который в Хаконэ почти никуда не выходил, здесь в Ито, регулярно ходил гулять, есть старался побольше. Может быть, и покраска волос тоже была одним из проявлением решимости довести партию до конца.

Когда я спросил Мэйдзина, что он собирается делать после окончания партии, уедет на зимний отдых в Атами либо в Ито, или же ещё раз ляжет в больницу, Мэйдзин вдруг ответил мне с доверительной интонацией:

— Хм, говоря по правде, неизвестно, продержусь ли я вообще до конца… может быть, снова слягу…

И ещё он сказал, что доиграть до нынешней стадии и не заболеть ему удалось, должно быть, только благодаря привычке не обращать внимания на свои болезни.

32

В гостинице Канко-кан накануне игры в комнате сменили циновки. Когда утром 18 ноября мы вошли туда, сразу ощутили приятный запах свежих циновок. Знаменитую доску для Го из гостиницы Нарая привёз Осуги Четвертый дан. Когда Мэйдзин и Отакэ сели за доску и открыли чаши с камнями, то оказалось, что чёрные камни покрылись летней плесенью. Служащие гостиницы, включая и горничных, кинулись на помощь и сообща протерли все камни.

Конверт с записанным 100 ходом белых был вскрыт в 10.30. 99 ходом чёрные атаковали, угрожая разрезать тройку белых камней в центра доски, сотым ходом белые соединились, защищаясь от разрезания. В последний игровой день в Хаконэ был сделан только этот ход. После окончания партии Мэйдзин так прокомментировал этот ход:

— Соединение белых на сотом ходе было последним ходом перед тем, как я лег в больницу, — тогда обострилась моя болезнь, этот ход к сожалению был не очень продуманным. Вместо того, чтобы ответить в этом месте, следовало бы прижать чёрных ходом в пункт 12. Это укрепило бы позицию белых в правом нижнем углу. Хотя чёрные и выступили с угрозой разрезать в центре, вряд ли они пошли бы на разрезание; а если бы даже и разрезали, то все равно особого ущерба белые не понесли бы. Защити белые на сотом ходе свою позицию, — черным не удалось бы так легко победить.

Тем не менее, раскритикованный сотый ход белых был вовсе на так уж плох. Ни в коем случае нельзя сваливать на него проигрыш белых. Отакэ Седьмой дан сказал потом, что атаковал в центре именно в расчёте на то, что Мэйдзин соединится. Да и все остальные были уверены, что белым, само собой понятно, следует соединяться.

Если говорить начистоту, то надо признать, что “тайно записанный” — сотый ход белых наверняка был известен Отакэ Седьмому дану ещё три месяца назад. Ему при этом ходе не оставалось ничего другого, как вторгаться 101 ходом в позицию белых справа внизу. Даже нам, любителям, было ясно, что для вторжения годится лишь один ход — тоби (прыжок через один пункт), который и был сделан в партии. И этот, такой очевидный ход Седьмой дан до двенадцати часов, то есть до обеденного перерыва, так и не сделал.