Мэйфейрские ведьмы

Можешь представить себе, Стефан, каким подавленным я себя чувствовал. Как следовало мне понимать столь странные слова? Да и сама она немало меня озадачила своими мгновенными превращениями: она казалась то ребенком, то – буквально через секунду – древней и мудрой старухой. Не было уверенности и в том, что она всерьез приняла и мои предостережения, а точнее, предостережения самой Деборы, которые та поручила мне передать. А может быть, я переусердствовал с собственными советами и наставлениями?

– Мадам Фонтене, – попросил я, когда мы поднялись на несколько ступеней и подошли к двери, – мы обязательно должны поговорить еще раз. Обещаете?

– Когда моего мужа уложат спать, мы останемся одни.

Произнося последнюю фразу, она задержала взгляд на мне, и я, кажется, покраснел. На ее щеках тоже заиграл румянец, а губы сложились в игривой улыбке.

Мы вошли в центральный зал, очень просторный, хотя, конечно, совсем не похожий на те, что встречаются во французских chateau^{4}. Его украшала изящная лепнина, а под потолком сияла великолепная люстра со свечами из чистого воска. Дверь в противоположном конце зала выводила на заднюю террасу, откуда были видны край скалы и деревья с фонариками меж ветвей, совсем как в саду перед домом. Только тогда до меня дошло, что шум, который я слышал, производил вовсе не ветер, а море вдалеке.

Из обеденного зала, куда мы вошли, открывался чудесный вид на скалы и черную воду у их подножия. Следуя за Шарлоттой, я любовался отблесками огней на поверхности моря и с удовольствием прислушивался к шуму волн. Легкий бриз, теплый и влажный, играл в листве.

Что касается самого зала, протянувшегося по всей ширине дома, то в нем последние новинки европейской моды гармонично сочетались с непритязательным колониальным стилем.

Стол был покрыт тончайшим полотном и сервирован массивным столовым серебром изумительной работы – нигде в Европе мне не доводилось видеть таких чудесных серебряных вещей.

Тяжелые канделябры отличались изысканностью резьбы, под каждой тарелкой лежала отделанная кружевом салфетка, кресла были обиты великолепным бархатом с оборками по краям, а над столом висело огромное деревянное опахало на шарнире. Сидевший в углу маленький негритенок ритмично дергал за веревку, продетую сквозь кольца, укрепленные вдоль всего потолка и стены в дальнем конце зала, и таким образом приводил в движение этот своеобразный вентилятор.

Благодаря опахалу и распахнутым настежь многочисленным дверям, выходившим в сторону моря, в зале царила приятная прохлада, а в воздухе стоял тончайший аромат.

Не успел я опуститься в кресло слева от хозяйского места во главе стола, как появились рабы, разодетые в европейские шелка и кружево, и принялись расставлять на столе блюда с едой.

Почти одновременно с ними в зал вошел молодой муж, о котором я столько слышал. Держался он прямо и самостоятельно скользил ногами по полу, однако при этом всем своим весом опирался на огромного мускулистого негра, который поддерживал его, обхватив за талию. Руки молодого человека со скрюченными кистями и безвольными пальцами казались такими же слабыми, как и ноги. И все же он производил впечатление неотразимого красавца.

Прежде чем поддаться болезни, он, наверное, был незаурядным кавалером в Версале, где и завоевал свою невесту. В ладно сшитом платье, достойном короля, с драгоценными перстнями, унизавшими все пальцы, в огромном красивом парижском парике, украшавшем голову, он на самом деле выглядел впечатляюще: пронзительно серые глаза, крупный рот, тонкие губы и решительный подбородок…

Опустившись в кресло, он предпринял несколько безрезультатных попыток сесть поглубже, и тогда сильный раб подтянул хозяина так, чтобы тому было удобно, а затем подвинул кресло и встал за его спинкой.

Шарлотта опустилась в свое кресло, но не во главе стола, а как раз напротив меня, по правую руку от мужа, дабы помогать ему во время еды. В зал вошли еще две персоны – как я вскоре выяснил, братья, Пьер и Андре, оба пьяные, оба едва ворочали языками и глупо шутили. Вслед за молодыми людьми появились четыре дамы, разодетые в пух и прах, – две помоложе и две постарше – видимо, кузины, тоже из постоянных обитателей дома. Пожилые дамы по большей части молчали, лишь время от времени совершенно невпопад задавали нелепые вопросы – обе были туговаты на ухо и довольно дряхлы. Что касается двух дам менее преклонного возраста, то и они уже давно распрощались с молодостью, но проявляли живость ума и хорошее воспитание.

Перед самым началом трапезы появился доктор – довольно пожилой пьяненький господин, одетый, как и я, строго, в черное. Он прискакал верхом с соседней плантации, с благодарностью принял приглашение к столу и стал жадно поглощать вино.

Вот и вся компания. За спиной у каждого из нас стоял всегда готовый к услугам раб, чьей задачей было предлагать то или иное блюдо, следить за тем, чтобы тарелка не оставалась пустой, и подливать вино в бокалы, стоило отпить хотя бы глоток.