Мэйфейрские ведьмы

(Автор этих строк считает своим долгом отметить следующее: что касается данного вопроса о внешнем сходстве, лично он ничего подобного не наблюдает при сравнении всех изображений! Какие-то черты у Мэйфейров общие, но различий несоизмеримо больше! Семью по внешним признакам не назовешь ни ирландской, ни французской, ни шотландской, ни какой-либо другой.)

При любом обсуждении ирландского влияния или ирландских корней нам не следует забывать об одном: история семьи такова, что ни в одном случае нельзя быть уверенным, кто является отцом какого-либо ребенка. И как покажут более поздние «предания», повторяемые потомками двадцатого века, кровосмешение в каждом поколении отнюдь не являлось секретом. Тем не менее определенно прослеживается ирландское культурное влияние.

Также следует отметить другой факт — за точность не ручаюсь: с начала девятнадцатого века семья начинает нанимать все больше и больше ирландцев в качестве домашней прислуги; эти ирландцы и стали бесценным источником информации для Таламаски. И теперь нелегко определить, каков их вклад в то, что мы видим в семье много ирландского.

Само по себе привлечение ирландских работников не имело никакого отношения к ирландскому происхождению семьи. В этом районе так повелось издавна, что американцы ирландского происхождения шли в услужение, а жили они на так называемом Ирландском канале, в прибрежном районе, пролегавшем между верфями Миссисипи и Мэгазин-стрит, южной границей Садового квартала. Некоторые из них служили горничными и конюхами, жившими при доме; другие являлись на работу каждый день или только по определенным датам. В целом они не отличались той преданностью семье Мэйфейров, какая была у цветных и черных слуг, и они гораздо охотнее, чем слуги предыдущих десятилетий, рассказывали о том, что происходило на Первой улице.

И хотя информация, предоставленная ими Таламаске, чрезвычайно важна, все-таки она носит определенный характер и оценивать ее следует осторожно.

Ирландские слуги, работавшие в доме и в саду, в целом имели склонность верить в привидения, в сверхъестественное и в способность мэйфейрских женщин вызывать определенные явления. Они были в высшей степени суеверными людьми. Поэтому их истории о том, что они видели или слышали, иногда граничат с фантазиями и часто содержат яркие зловещие описания.

Тем не менее этот материал является — по очевидным причинам — исключительно важным. И многое из того, о чем рассказали ирландские слуги, имеет для нас знакомые мотивы.

Учитывая все вышесказанное, мы не погрешим против истины, если отметим: к первому десятилетию этого века Мэйфейры с Первой улицы считали себя ирландцами, что часто проскальзывало в их разговорах, и в сознании многих, кто с ними общался — слуг и прочих, — они были самыми настоящими ирландцами со всеми их сумасшедшими выходками, эксцентричностью и склонностью к патологии. Несколько недоброжелателей отзывались о Мэйфейрах как о «буйно помешанных ирландцах». А немецкий священник из церкви Святого Альфонса однажды сказал, что Мэйфейры пребывают «в постоянной кельтской мгле». Кое-кто из соседей и друзей называл сына Мэри-Бет, Лайонела, «сумасшедшим ирландским пьяницей», а за ею отцом Дэниелом Макинтайром, безусловно, закрепилась такая же репутация среди всех держателей баров по Мэгазин-стрит.

Наверное, можно утверждать, что со смертью «мсье Джулиена» (который в действительности был наполовину ирландец) дом на Первой улице окончательно расстался со всем французским или креольским, что там было. Сестра Джулиена Кэтрин и его брат Реми отправились в могилу раньше его, как и его дочь Жаннетта. С тех пор, несмотря на то что на семейных сборищах присутствовало по нескольку сотен франкоговорящих родственников, костяк семьи остался ирландско-американским, католической веры.

Шло время, и франко-говорящие родственники расставались со своими креольскими корнями, что происходило во многих креольских семьях Луизианы. Французским языком почти везде перестали пользоваться. По мере того как мы приближаемся к последнему десятилетию двадцатого века, нам все труднее отыскивать где-либо истинного франкоговорящего потомка Мэйфейров.

Это приводит нас к еще одному важному выводу, который очень легко не заметить при продолжении данного повествования.

Со смертью Джулиена Мэйфейры, возможно, потеряли последнего своего родственника, который действительно знал семейную историю. Это лишь предположение. Но когда мы беседуем с потомками и выслушиваем все больше и больше хвастливых преданий о временах, когда процветала плантация, наше предположение перерастает в уверенность.