Мэйфейрские ведьмы

Знал ли я тогда, Стефан, что должно произойти? Неужели даже в ту минуту, когда я поднес бокал к губам, я любовался ее сочными губками и изящными ручками?

— Милая красавица Шарлотта, — сказал я, — известно ли вам, как я люблю вас? Мы говорили о любви, но я не сказал…

— Знаю, знаю, — ласково прошептала она, поднимаясь и беря меня за руку. — Не расстраивайтесь так, Петир. Я все знаю.

— Взгляните вокруг! — Я попытался привлечь ее внимание к прекрасному зрелищу; огни внизу, казалось, танцевали на деревьях, словно светлячки, и сами деревья как будто ожили и наблюдали за нами, а ночное небо уходило в безбрежную высь, где сияли звезды и залитые лунным светом облака.

— Идем, дорогой, — сказала Шарлотта, увлекая меня за собой к лестнице.

Признаюсь, Стефан, ноги мои ослабли от вина, я спотыкался.

В это время послышалась тихая музыка, если ее можно так назвать, потому что зазвучали только африканские барабаны; им вторил какой-то странный печальный рожок. Его звук сначала мне понравился, но потом вызвал отвращение.

— Отпустите меня, Шарлотта, — взмолился я, а она продолжала тянуть меня к скалам. — Будет лучше, если я отправлюсь спать.

— Да, сейчас ты отдохнешь.

— Тогда, почему мы идем к скалам, дорогая? Вы хотите сбросить меня в море?

Шарлотта рассмеялась.

— Ты такой красавчик, несмотря на всю свою пристойность и голландские манеры! — Она танцевала передо мной, двигаясь быстро и грациозно на фоне темного блестящего моря, и ее волосы развевались на ветру.

Она была прекраснее даже, чем моя Дебора. Опустив взгляд, я, к своему удивлению, обнаружил, что в левой руке по-прежнему держу бокал. Шарлотта тут же наполнила его, а я, терзаемый жаждой, осушил содержимое залпом, как пьют эль.

Снова взяв меня под руку, она указала на крутую тропинку, проходившую в опасной близости от края пропасти, но я заметил в конце крышу, свет и, как мне показалось, выбеленную стену.

— Ты думаешь, я не благодарна тебе за все, что ты рассказал? — прошептала она мне на ухо. — Напротив, очень благодарна, И жажду услышать новые подробности и о твоем отце-лекаре, и о других людях, чьи имена ты называл.

— Я могу поведать тебе многое, но не для того, чтобы полученными от меня сведениями ты воспользовалась во зло.

Нетвердо держась на ногах, я попытался разглядеть рабов, игравших на барабанах и рожке, — судя по звучанию инструментов, где-то совсем рядом Музыка эхом разносилась по скалам.

— О, значит, ты веришь в зло! — рассмеялась Шарлотта. — Ты веришь в ангелов и дьяволов и сам предпочел бы стать ангелом, как ангел Михаил, который низверг дьявола в ад. — Обняв меня одной рукой, дабы уберечь от падения, она тесно прижалась ко мне грудью и нежной щекой коснулась плеча.

— Мне не нравится эта музыка, — сказал я, — Зачем они так играют?

— Потому что это доставляет им радость. Плантаторы в здешних местах совсем не заботятся о развлечении своих рабов. А стоило бы. Они получали бы гораздо больше. Впрочем, мы, кажется, опять вернулись к наблюдениям. Идем же, впереди ждут несказанные удовольствия.

— Удовольствия? Но я не люблю удовольствия, — пробормотал я заплетающимся языком, чувствуя, как голова идет крутом. Музыка тем временем становилась все навязчивее.

— Ушам своим не верю! Как это ты не любишь удовольствия? — фыркнула Шарлотта — Как можно их не любить?

Мы подошли к небольшому строению, и в ярком свете луны я увидел, что оно представляет собой в общем-то обычный дом с покатой крышей, только построенный на самом краю скалы. Тот свет, что я заметил с тропы, шел из фасадных окон, которые, наверное, были открыты, но войти в дом можно было только через тяжелую, запертую на засов дверь.

Все еще смеясь над моими словами, Шарлотта его отодвинула, но я остановил ее.

— Что это? Тюрьма?

— Ты и так в тюрьме своего собственного тела, — ответила она и втолкнула меня внутрь.

Собрав все силы, я вознамерился выйти, но дверь захлопнулась и кто-то запер ее снаружи. Услышав лязг задвигаемого на место засова, я огляделся в смятении и злобе.

Передо мной был просторный зал с огромной кроватью о четырех столбиках, достойной английского короля, хотя она была убрана муслином, а не бархатом и завешена сеткой, которую здесь используют от комаров. По, обе стороны от кровати горели свечи. Выложенный плиткой пол был устлан коврами. Окна фасада действительно стояли распахнутыми настежь, и я вскоре понял почему: не пройдя и десяти шагов, я оказался у балюстрады, за которой простиралась пустота — там не было ничего, кроме высокого обрыва над узким берегом моря.

— Не желаю проводить ночь здесь, — пробормотал я, — и если мне не будет предоставлена кушетка, я отправлюсь пешком в город.

— Объясни мне, как это возможно — не любить удовольствия? — спросила Шарлотта, нежно подергивая меня за рукав. — Тебе ведь наверняка жарко в этих жалких одеждах. Неужели все голландцы одеваются так?

— Прикажите замолчать этим барабанам, — взмолился я, — их бой невыносим!