Меип, или Освобождение

«Мой дорогой друг, — ответила миссис Сиддонс, — вы постигли характер вашей больной с глубокой проникновенностью и нежной снисходительностью, которые меня удивляют и восхищают в одно и то же время. Да, о лучшая из подруг и прекраснейшая из женщин, вы ее видите такою, какая она есть в действительности, и вы понимаете, как трудно в данном случае соединить порицание и нежность… Салли чувствует себя хорошо, и я вас искренно благодарю за участие, которое вы принимаете в ее судьбе. Я сделала, дорогой друг, все, что было возможно; даже до вашего удивительного, вашего прекрасного письма я высказала ей все мои страхи и опасения. Ее здравый смысл и нежность не нуждаются в суфлере; посвящая меня чистосердечно в свою любовь, она понимает так же хорошо, как и мы с вами, что поведение Лоуренса достойно осуждения; она сказала мне, что и помимо заботы о спокойствии Марии она чувствует всю тяжесть обстоятельств, препятствующих этой свадьбе. Вы видите, что материнский авторитет, если бы я хотела им воспользоваться, здесь совершенно бесполезен».

Когда это письмо прибыло, у бедной Марии был сильный припадок, и врач не скрывал от миссис Пеннингтон, что она долго не проживет. Так как миссис Сиддонс, задерживаемая контрактом, не могла приехать из Лондона, то Салли поспешила к сестре. Перед тем как уехать, она попросила мать сообщить Лоуренсу, что он должен отказаться от всякой надежды на брак с нею. Она подкрепляла свое решение такими разумными и благородными доводами, что миссис Сиддонс, не удержавшись, сказала ей: «Мой нежный ангел, мое чудесное дитя, я не могу достаточно на тебя нарадоваться».

Когда миссис Сиддонс передала ему поручение Салли, Лоуренс ушел от нее в отчаянии, заявляя, что все увидят, куда приведет его страсть. Миссис Сиддонс поняла, что, узнав о безнадежном состоянии Марии, состоянии, отчасти вызванном его жестокими капризами, он под влиянием угрызений совести хочет покончить с собой. «Несчастный, — думала она. — Если он верит, что она умирает по его вине, то его страдания должны быть невыносимы».

В то время Лоуренс выставил в Королевской академии картину, изображавшую ту сцену из «Потерянного рая», которую так любила миссис Сиддонс: «Сатана вызывает свои легионы на берегу огненного океана». Лучшие критики того времени описывали эту картину таким образом: «Кондитер танцующий среди охваченной огнем патоки». Критики относились к Лоуренсу менее серьезно, чем миссис Сиддонс; говоря по правде, Люцифер в этой картине был похож на Кемблов — на Джона, его сестру, на Салли, на Марию. Художника, по-видимому, преследовал этот тип.

Он отправился в Клифтон и написал миссис Пеннингтон длинное послание, в котором все слова, изображающие чувства, начинались с больших букв. Он умолял ее передать весточку Салли, этому совершенному, очаровательному созданию; он просил ее следить за тем, чтобы она не дала каких-нибудь торжественных клятв своей умирающей сестре: «Если вы великодушны и мягкосердечны, — писал он (а вы должны быть такой, так как эти качества сопутствуют всем талантам), — то вы меня не только извините, но и окажете ту услугу, о которой я вас прошу».

Пенелопе Пеннингтон очень нравилось, когда говорили о ее талантах, и она согласилась повидаться с Лоуренсом.

VIII

Чувствовать себя героем очень приятно, но героизм по доверенности представляет собой высшую разновидность этого удовольствия. Миссис Пеннингтон прибыла на свидание, готовая ко всем жертвам за счет Салли и возбужденная предстоявшим поединком, в котором она должна была отвоевать счастье Марии.

Лоуренс начал разговор в мелодраматическом тоне: с сумасшедшими жестами он кричал, он угрожал покончить самоубийством, если ему не позволят видеть Салли.

— Сударь, — сказала миссис Пеннингтон холодно, — я уже видела, как играют эту комедию актеры лучшие, чем вы, и если вы хотите быть со мной в дружбе, если хотите, чтобы я помогла вам по мере возможности, не причиняя при этом вреда дочерям моей приятельницы, ведите себя благоразумно и постарайтесь владеть собой.

— «Владеть собой»! — сказал он, складывая руки и возведя глаза к небу. — И это мне говорит женщина! Только мужчина, грубый мужчина может вести себя благоразумно, когда дело касается тех, кого он любит! Да, сударыня, да, я безумен, но безумие мое понятно. Мне страшно потерять их обеих, так как после Салли больше всего на свете я люблю Марию.