Меир Эзофович

Тут читающий опустил на стол руки, державшие пожелтевшие листы, и, подняв лицо, на котором было выражение несказанного восторга, проговорил:

— Он был моим учителем, от которого ко мне пришли все радости и все печали мои…

Удивительная вещь! Учитель предка, умершего триста лет тому назад, оказался еще учителем живущего теперь молодого потомка! Из одного и того же источника изливались на обоих и радости и печали. В сердцах обоих он разжег самую высокую любовь, какая только существует на земле, героическую и мученическую любовь к идее. Но потомок его, читая слова предка, слова, рассеивавшие и освещавшие все его прежние сомнения и колебания, чувствовал только одну радость. Печали или страдания в эту минуту не было и следа в его сердце, переполненном могучей юношеской верой и надеждой.

Вдруг в толпе какой-то хриплый и тягучий голос воскликнул:

— Херсте! Херсте! Он восхваляет чужие огни! Он проклятого еретика называет вторым Моисеем!

Все головы повернулись к дверям, чтобы посмотреть, кто произнес эти слова. Это был реб Моше, который, стоя на скамейке у входных дверей, всей своей фигурой возвышался над волнующейся у его босых ног толпой. Он тряс головой, насмешливо смеялся и разгоревшимися глазами впился в Меира. Но любопытство народа не было еще удовлетворено; под изорванными одеждами усиленно билось много сердец от неопределенного, непонятного им самим волнения.

— Он из гроба говорит к нам устами своего правнука! Слушайте того, чья душа находится уже среди сефиротов! — отозвалось несколько голосов.

А какой-то сгорбленный старик, опираясь на палку, поднял голову, обратил на Меира свои щурящиеся глаза и несколько стонущим голосом заговорил:

— Как же мог Израиль греться на солнце познания, когда его отгоняли оттуда враги? Были у нас когда-то, ребе, знаменитые доктора и такие мудрецы, которые министрами состояли при могущественных королях… Но когда нас потом оттолкнули от врат мудрости, мы отошли и сказали: «Вот Израиль разрывает союз с чужими народами и будет стоять в стороне, как старший брат, которого обидел младший».

Меир смотрел на обратившегося к нему с этими словами старика не то с ласковой, не то с торжествующей улыбкой на губах.

— Ребе! — ответил он, — в рукописи моего предка есть ответ на твои слова.