Меир Эзофович

Никогда прежде жителям бедных уличек, лежащих на окраине местечка, не приходилось видеть, чтобы эти трое почтенных и почитаемых мужей шли с такой поспешностью и так громко разговаривали, как в тот вечер, когда по зеленому лугу и желтой равнине разносились звуки юношеского хорового пения. Даже величественный Кальман, утратив свою неизменную улыбку и вынув из кармана одну руку, время от времени возвышал свой голос; что же касается Янкеля Камионкера, то он делал на ходу такие резкие движения, что полы его длинной одежды развевались в обе стороны, как черные хлопающие крылья; а Абрам Эзофович развязал платок, которым он был опоясан, и понес его в руке. Это доказательство полной его растерянности от сильного возбуждения заметил Кальман и тотчас же тихим голосом указал своему приятелю на то, что он совершает, по рассеянности, грех. Абрам вдруг замолчал, страшно испугавшись своего поступка, и с большой поспешностью снова опоясал платком свои бедра.

Это произошло уже на крыльце дома Эзофовичей. В темном узком коридоре раздались быстрые шаги и зашелестели сильно развевавшиеся полы одежд. Три мужа вошли в комнату, в которой старый Саул сидел на диване, читая какую-то книгу при свете двух свечей, горевших в тяжелых старинных серебряных подсвечниках.

Саул, увидя входящих гостей, несколько удивился; пора была уже поздняя, не подходящая для посещений. Однако он поздоровался с ними приветливым кивком головы и рукой указал им на стулья, стоявшие возле дивана. Пришедшие не заняли указанных им мест, а продолжали стоять перед Саулом. Хотя их лица пылали гневом, позы их были торжественны. Видимо, они сговорились между собой о способе и порядке обвинения; первым заговорил Камионкер.

— Ребе Саул! — сказал он, — мы пришли сюда с жалобой на внука твоего, Меира!

По лицу Саула пробежала болезненная дрожь.

— А что он сделал дурного? — спросил Саул тихим голосом.

Камионкер, сначала торжественно, потом все, более увлекаясь и волнуясь, начал говорить:

— Внук твой, Меир, портит наших сыновей! Он возмущает их души против нас и нашего святого закона; читает им проклятые книжки и в шабаш распевает светские песни! Но это еще не все! Он ведет с караимской девушкой нечистую дружбу, и мы видели сейчас на лугу, как сыновья наши лежали у ног его, словно у ног учителя, а над головой его стояла караимская девушка и вместе с ним пела гнусные песни!

Запыхавшись от горячей речи, реб Янкель умолк на минуту, а морейне Кальман, глядя на Саула своими медовыми, несколько осовелыми глазами, медленно произнес:

— Мой сын, Ариель, был там, и я накажу его за это!

Абрам, глядя угрюмо в землю, тоже проговорил:

— И мой сын, а твой, отец, внук Хаим там был, и я накажу его за это!

А потом все трое воскликнули разом:

— Накажи Меира!

Саул низко наклонил голову, сильно опечаленный.

— Владыка мира! — прошептал он дрожащим голосом, — разве я заслужил, чтобы ты превратил свет моих глаз в темноту?

Потом поднял голову и сказал решительным голосом:

— Я его накажу!

Глаза Абрам. а были устремлены на отца и блестели.

— Отец, — сказал он, — больше всего помни об этой караимской девушке. Нечистая дружба эта, которую они ведут друг с другом, великий стыд для всей нашей семьи. Ты знаешь, отец, какой у нас обычай. Ни один из правоверных евреев не должен знать всю свою жизнь другой женщины, кроме той, которую родители дадут ему в жены…

— Не должен! — стремительно крикнул реб Янкель, а лицо Кальмана из розового стало пунцовым. Чистота нравов у этих людей была так велика, что, имея седые волосы на голове, они краснели от стыда при упоминании о нечистой дружбе мужчины с женщиной. Казалось, будто даже морщинистый лоб Саула покрылся бледно-розовой краской.

— Я скоро женю Меира! — сказал он.

Абрам ответил:

— Пока он будет видеться с караимской девушкой, до тех пор он не захочет жениться!

— А что же с ней сделать, чтобы он ее не видел? — почти с отчаянием воскликнул старик.

Трое стоявших перед ним людей посмотрели друг на друга.

— С ней надо что-нибудь сделать! — проговорили они в один голос.

После долгого молчания, размышления и взаимного посматривания друг на друга два гостя поклонились Саулу и ушли. Абрам остался в комнате.

— Отец! — сказал он, — а как ты думаешь наказать его?

— Я прикажу ему целый день сидеть в бет-га-мидраше и читать Талмуд…

— Разве это поможет? — нетерпеливо бросил Абрам. — Ты, отец, лучше прикажи побить его!

Голова Саула была все время низко опущена.

— Я не прикажу его бить! — ответил Саул, помолчав немного.

И прибавил тише:

— Душа Михаила перешла в тело отца моего, Герша, а душа отца моего, Герша, поселилась в теле Меира…

— А откуда это можно знать? — спросил Абрам, явно и очень живо затронутый словами отца.

— Душу эту узнала в нем сначала его прабабушка, жена Герша, а потом узнал ее раввин Исаак.

Саул тяжело вздохнул и повторил:

— Я прикажу ему сидеть в бетга-мидраше и читать Талмуд! Целую неделю он не будет ни есть, ни спать под моим кровом, а шамес (рассыльный синагоги) огласит его наказание и его позор по всему городу!..

Часть вторая

I