Мейсенский узник

Фридрих тем временем сообразил, что его обманули, и отправил солдат разыскивать алхимика, не явившегося на зов монарха. По всему городу зачитывали прокламации и расклеивали объявления: король пообещал тысячу талеров любому, кто схватит Бёттгера живым. Бёттгер понял, что в Берлине, где за его голову назначена такая награда, ареста не избежать, да и Рёбер, надо думать, желал поскорее избавиться от опасного постояльца. Спасти его могло только бегство из страны. На третью ночь Бёттгер уговорил одного из родственников Рёбера вывезти его из Пруссии в крытом фургоне. За помощь он заплатил два дуката и пообещал в придачу мешок золота — как только найдёт время его изготовить.

Спрятанного в фургоне Бёттгера вывезли из Пруссии в саксонский город Виттенберг. Здесь юноша был в относительной безопасности. Он записался студентом в университетскую медицинскую школу. У Кункеля, который некогда возглавлял колледж химических экспериментов, в университете сохранились кое-какие знакомства, а Бёттгер обещал прилежно учиться и вообще быть тише воды, ниже травы.

Тем не менее весть о его успешном побеге каким-то образом достигла прусского двора, и Фридрих, не привыкший к столь дерзкому неповиновению, вознамерился вернуть строптивого алхимика. Он призвал одного из самых своих доверенных людей, лейтенанта Менцеля, и, выделив ему двенадцать солдат, велел любой ценой разыскать и привезти беглеца.

Поиски не составили для Менцеля большой сложности. Граница с Саксонией проходила всего в тридцати милях к юго-западу от Берлина, и можно было не сомневаться, что Бёттгер направился именно туда. А вот дипломатические отношения между Пруссией и Саксонией оставляли желать лучшего, хотя страны в данный момент и не воевали между собой. Чтобы арестовать Бёттгера, прусскому лейтенанту требовалось разрешение королевского представителя в Виттенберге. Оставив солдат за городскими стенами, Менцель обратился к Иоганну фон Рисселю, местному судейскому чиновнику, и объяснил, что «по неким важным причинам» должен задержать человека, скрывающегося от прусского правосудия.

Такие просьбы поступали нечасто, и у фон Рисселя закрались подозрения. С какой стати за простым беглецом отрядили двенадцать прусских солдат? Прежде чем давать разрешение, в деле следовало разобраться.

Осторожный фон Риссель заключил Бёттгера под стражу и начал наводить справки. На несчастье Бёттгера в Виттенберге как раз находился Рёбер, и фон Риссель отчего-то догадался вызвать его для объяснений. Страшась за собственную шкуру, Рёбер тут же признался, за что на самом деле пруссаки хотят арестовать беглеца: он умеет делать золото.

Фон Риссель понял, что дело в высшей степени щекотливое, и немедленно отправил рапорт королю в Дрезден. Тем временем и сам Бёттгер сообразил, что ловушка вот-вот захлопнется, а с Августом Саксонским поладить будет все же легче, чем с Фридрихом, и сам написал королю письмо с просьбой защитить его от пруссаков. Однако король был не в Дрездене, а в Варшаве, в нескольких днях пути. Туда депеши и отослали.

Проходили дни и недели. Фридрих Прусский и лейтенант Менцель кипели злостью. Ничего загадочного в беглеце нет, уверял фон Рисселя лейтенант, это обычный убийца, совершивший целую череду преступлений, опасный отравитель. Из Берлина Фридрих угрожал военным вторжением, если фон Риссель не даст согласия на арест: неужто он хочет, чтобы из-за мелкой чиновничьей проволочки разразилась кровопролитная война? Фон Риссель стоял на своем: Пруссия должна терпеливо ждать ответа правителя Саксонии, а до тех пор любые действия будут незаконными.

В Варшаве Август был занят долгой и разорительной войной со Швецией, в которой проиграл почти все основные сражения. Он срочно нуждался в золоте для пополнения казны. Появление человека, способного получать вожделенный металл практически из ничего, должно было показаться ему подарком небес. Однако имелась одна загвоздка: Август не хотел ссориться с Пруссией. Малейшая неосторожность грозила вылиться в крупный дипломатический инцидент, и Август решил тянуть время. Через два месяца после приезда Бёттгера в Виттенберг фон Рисселю и прусскому послу наконец пришли указания: просьбу об экстрадиции беглеца надлежит адресовать лично королю, который проведет собственное расследование и лишь затем вынесет вердикт. Судьба девятнадцатилетнего подмастерья, вся вина которого состояла в демонстрации невинного фокуса, стала вопросом межгосударственной важности.