Механические птицы не поют (СИ)

Я лгу ему, все больше запутываясь в своей лжи. Говорю, что пациентка нестабильна. Говорю, что хочу дождаться родов, чтобы посмотреть, убьет ли она рожденного ребенка, настаиваю на том, что предабортные состояния, к тому же у жертв насилия разительно отличаются от послеродовых. Убеждаю его в ценности этого эксперимента, верю каждому своему слову, но знаю, что лгу.

На что я рассчитываю? Я даже в мыслях не допускаю абсурдную картину, в которой организую побег или краду выродка, чтобы подбросить в какую-нибудь Колыбель. Я может быть и слабею рассудком, но еще не окончательно обезумел. И не собираюсь превращаться в идиота, а только идиот может поступить подобным образом. Мне все еще глубоко отвратительна эта женщина, мне отвратителен ребенок, которого она носит, и я не испытываю никакой жалости, когда думаю об их смерти.

Я представляю себе глаза Кэт, моей милой Кэт, которая так далеко от всей этой грязи. Что бы она сказала, если бы узнала, что я собираюсь сделать?

Кэт

Кэтрин

Кэт!!!

…

Последние слова едва угадывались в нескольких все еще идеально ровных линиях, перечеркнувших их с таким нажимом, что почти порвали бумагу.

…

Я почти смирился с блажью Кэт.

Смеюсь, говорю ей, что мы станем героями анекдотов — лучший альбионский врач заработался и заметил беременность жены только когда та начала рожать!

Но мне совершенно не смешно, я только пытаюсь ее успокоить.

Вчера у меня мелькнула абсурдная, черная мысль. Жестокая и по-настоящему злая. Я ненавижу себя за нее, презираю себя и больше никогда, никогда не допущу даже тени ее в своей душе.

Я думал о том, чтобы втайне дать Кэт абортивный препарат.

Я должен исповедоваться патеру Морну. Это поможет, обязательно поможет, в конце концов зачем еще существуют клирики?!

…

Я пришел на исповедь и не смог признаться. Эта череда ошибок, лжи и жестокости тянется слишком глубоко. Кто бы мог подумать, что проклятая мокрая грязь Гунхэго окажется столь плодородной, что напитает такую мерзкую историю и позволит ей расцвести такими отвратительными цветами.

Я раскаиваюсь?

Я чувствую раскаяние. Но не могу понять, что именно сделал не так.

…

Тридцать четвертая пациентка стала моей навязчивой идеей.

Я пошел на преступление. Я не знаю, как, что, проклятье, делаю и зачем, но я меняю «Грай» на другой, нейтральный препарат.

Никто об этом не знает. Если мой обман раскроется — мне конец.

И Кэтрин тоже. Остаться вдовой государственного преступника — вот уж завидная участь для наследницы одного из самых знатных альбионских домов!

Но я не могу ничего с собой сделать.

Если эта женщина умрет по моей вине — все закончится.