Механический хэппи-лэнд

– Я учился в Мичиганском, – сказал Уильямс.

– Старый добрый Мичиганский, – сказал Джонс. – Я – в Южно-Калифорнийском. Выпьем за него.

Их губы плотно сомкнулись. Они были разгорячены и возбуждены, словно в любой миг могло случиться нечто значительное.

«Нельзя этого делать, – думал Комфорт, – так дальше невозможно. Это безумие и кошмар. Я интеллигентный человек, я этого не допущу. Меня учили не вести себя таким образом. Я должен положить этому конец».

Он промолчал.

– Видно что-нибудь внизу? – спросил Уильямс.

– Я смотрю. – Комфорт облизнул обветренные губы. – Внимательно высматриваю.

– Как найдешь, сразу дай знать.

– Три университетских выпускника. Смех один!

– Что такое университет?

– Не знаю.

– Учебное заведение с кампусом в городе на планете Земля.

– Что такое учебное заведение? Что такое кампус? Что такое город? Что такое планета Земля?

– Атомы.

– В один прекрасный день я вернусь и посмотрю, на что похожа моя старушка альма-матер.

– Обугленные головешки, копоть, пепел, сажа, сера, прах мумий.

– Старый добрый Мичиган; выпьем?

– Заткнись!

Они всматривались в иллюминаторы и моргали.

– Вот он, этот город! – сказал Комфорт, ухмыляясь.

Все посмотрели.

Все заулыбались.

– Ну-ну, – сказал Джонс.

Они посадили серебристую ракету.

Они высадились прямо в центре города, где мужчины в бронзовых масках сопровождали женщин, облаченных в изумрудную дымку. Вокруг носились смеющиеся дети. Фонтаны выбрасывали струи высоко в ночное небо. Все было окрашено в переливчатые, нестойкие цвета роз, гардений, водяных лилий. Откуда-то доносилась изысканная музыка. Ночь была тихая, и воздух благоухал свежестью. Все были счастливы. Исполняли котильон. Танцоры плавно скользили за окном синего хрусталя. Распускались цветы, зеленела трава. В библиотеках посетители сидели за древними книгами, играя на них, как на арфах, вызывая звучание древних голосов, напевающих им о старинных знаниях в сладостной тишине.

Город и не догадывался о прибытии ракеты.

Те, кто заметил раскрытие люка, успели только обернуться и улыбнуться под своими масками.

– Ну-ка, – сказал Комфорт.

– Ну-ка, – сказал Джонс.

– Ну-ка, – сказал Уильямс.

И нажали на гашетки трех пулеметов.

Сверкающими, трескучими очередями пули обрушивали башенки. Пули дырявили фонтаны, выбивая из них потоки звуков и непрокачанной воды. Трое стрелков поворачивались и поворачивались, поливая все вокруг пулями. И повсюду взрывались светильники, падали портьеры, выкорчевывались стеклянные колонны, и стены, и камни; танцы прервались, музыка разлетелась вдребезги! Одна башенка, которую расстреливал Уильямс, взметнулась мириадами кристаллов и опустилась наземь, подобно гигантской бабочке, с хрустальным звоном, напоминающим музыку. В городе не оказалось ничего массивного; пули врезались и крушили все и вся. Маски были изрешечены, горожане полегли, как скошенная трава. Один за другим прогремели взрывы. Марсиане не кричали. Они оставались там, где стояли.

Пули выискивали и приговаривали к молчанию, потом выискивали снова, до тех пор, пока не подавляли один за другим источники музыки, глушили мелодии, разгоняли танцоров, сжигали багровым пламенем библиотеки.

Лица троих стрелков выражали решимость, застыв в полуухмылке.

В тишине они перезарядили пулеметы и снова открыли огонь.

– Вон ту башню мы пропустили!

Все прицелились в нее.

– Внимание! Один пытается скрыться!

Скосили его.

– Где-то еще музыка играет!

Последний музыкальный инструмент, наверное запись, звучал на одной из хрустальных террас.

Они стреляли наугад, пока музыка не умолкла.

Город затих.

Упала последняя звонкая капля стекла.

А затем завыл всепожирающий огонь пылающих библиотек, в синий воздух взметнулись крылья зарева и жара.

Их пулеметы раскалились, расстреляв все патроны.

Утомленные, обливаясь потом, они покинули город.

Не проронив ни слова.

Они остановились и оглянулись на усеянный обломками город. Вытерли губы.

Протерли глаза, часто, отупело и утомленно моргая. Они опустили стволы пулеметов. Достали последнюю бутылку и напились. Внезапно на них навалилась такая усталость, что они были не в состоянии идти.

Они рухнули на морской песок и лежали, смежив веки.

– Джонси, Джонси, Джонси, – завыл Уильямс в долгой ночи. – Джонси?

– Чего тебе?

– Выпьешь?

– Можно.

– Держи.

Все жадно набросились на выпивку, проливая ее на грязную униформу и скользкие от пота руки. Задул холодный ночной ветер.

– Мы врезали им по первое число.

– Еще как, еще как, еще как врезали!

Комфорт обхватил руками голову:

– Уильямс, ты еще не сказал, ты еще не дал мне ответ.

– Что?

Они не шевелились. Стояла непроглядная ночь.

– Ты не сказал, выйдешь за меня или нет, Уильямс.

– А-а-а-а!

– И мы с тобой всех радостей вкусим, Вилли. Нам нужно завести семерых детей, чтобы заложить основу нового мира.

– Да, конечно, конечно, – устало сказал Уильямс. – Новый мир. Целый десяток детей.

– Джонс нас обвенчает, правда, Джонси, старина? Ты будешь пастором, ладно, Джонси?

– Ладно, ладно.

– Вот молодец, – сказал Комфорт. – Ты слышал, Уильямс?

– Слышал. Заткнись и заваливайся спать. Я выйду за тебя. Утром.

– Честное слово?

Его голос прозвучал тонко и жалобно.