Через час кости были вправлены на место благодаря тонкой работе магии, а на крыле появился прочный крепеж из формовочной глины с несколькими деревянными щепками в качестве каркаса: ничего более подходящего в лаборатории не нашлось. Хотя стоило признать, даже из подручных материалов у Дамии получилась отличная шина.
– И что ты будешь с ней делать? – Вытерев пот со лба, женщина отодвинула стул от верстака.
– П-поп-опрошу маму, она от-ттнесет ее ко в-вврачу. А т-там пос-ссмотрим, – было видно, мальчик загорелся идеей помочь пичуге. В принципе, Дамия была не против. Не похоже, чтобы птица чем-то болела, скорее просто во что-то сильно врезалась, а забота о ком-то всегда положительно сказывается на детях, даже таких странных, как этот.
На том и порешили. Нежданная гостья под охи и вздохи была отдана Фелиции Морфей, а от той попала к городскому ветеринару. И вернувшись домой, мама рассказала Лазу интересную историю.
Увидев птицу, врач пришел в настоящий восторг.
«Какой шикарный экземпляр!» – слышалось в коридоре ветеринарной клиники, смущая владельцев элитных псов и выставочных коней.
Наконец, подавив восторги, доктор провел-таки полное обследование, наложил настоящую шину и даже помыл птицу специальным душем, чтобы очистить перья от засохшей крови. Фелиция уже собралась уходить, когда врач чуть ли не упал перед ней на колени: позвольте, мол, изучить птичку повнимательнее. Поначалу женщина собиралась отказаться, но обещание сделать этот прием бесплатным стало слишком большим искушением. Несмотря на отсутствие недостатка в деньгах, Торус всегда учил дочку беречь содержимое кошелька, а услуги ветеринара в Кристории были специфичны и дороги. Так что разрешение было дано, тем более никакого вреда животному причинять не собирались.
Кабинет закрылся на неопределенный срок, а доктор, убежав куда-то на час, вернулся с полудюжиной серьезно выглядящих старичков, оказавшихся членами апрадской академии наук. Старички тоже почти мгновенно впали в профессиональный экстаз и едва ли не обнюхали птицу в порыве исследовательской страсти. В результате Фелиция узнала много для себя нового в вопросе орнитологии и познакомилась с интересными людьми, причем абсолютно бесплатно.
Причиной такого ажиотажа был необычный вид птицы – королевский ястреб. И несмотря на сбор небольшого консилиума, никто так и не смог ответить на вопрос: откуда в Кристории, стране, граничащей с вечными льдами, ранней весной появился птенец ястреба. Ведь эта птица была родом с далекого юга – островов Такти. Как в семье Морфей узнали впоследствии, академия наук проводила даже поиски других таких птиц, правда, безуспешные. Но факт оставался фактом: в домик, в тени которого все еще не растаял снег, залетел самый настоящий маленький ястреб с другого конца света. Вернее, ястребица… ястребиха… яст… Лаз даже на русском не мог вспомнить названия для женского рода этой птицы, что уж говорить о языке Кристории, который он до сих пор учил. Леди-ястреб, как в старом фильме о рыцаре и прекрасной даме.
Правда, в языке Кристории не было адекватного аналога слова «леди». Женщин высшего света называли госпожа или просто уважаемая, а особый стиль жизни, на который землянин сказал бы: «ведет себя как истинная леди», обозначался совершенно по-другому. А потому имя, которое Лаз хотел дать своей подопечной изначально, пришлось заменить. Хотя, не сказать, что новое имя было хуже.
– П-ппринцесса, – звал мальчик обычно, въезжая в свою комнату на первом этаже особняка. В ответ же из большой клетки, поставленной в углу, раздавался приветственный клекот. До того, как ястреб сможет летать, Лазарису сказали держать птицу у себя, чему он даже не думал сопротивляться.
И это странное стечение обстоятельств привело к тому, что за неделю до дня рожденья его мамы и через две недели после появления в его жизни нового друга, Лазарис сидел на балконе дома, наблюдая за медленно уходящим за горизонт солнцем, а клетка с Принцессой стояла рядом, на широких перилах. Сам мальчик был укутан с шеи и до пят в плед: на улице все еще было достаточно морозно, а его тело оставалось очень слабым и болезненным, клетку же слуги накинули толстую ткань. Тишина нарушалась лишь едва уловимым журчанием далекого ручья, маленький человек и раненая птица прекрасно понимали друг друга и без слов.
Лаз, конечно, решил спасти и выходить птицу не из-за его красивого оперения, и, честно сказать, даже не из чувства милосердия. Просто, как бы заезжено это не звучало, он увидел в этом ястребе себя: один в чужом недружелюбном мире, способный на нечто особенное, но лишенный возможности.