Лаз сотни раз пытался вновь попасть в тот странный серый мир, что явился к нему в видении, несколько дней даже провел в теле крошечной мошки, настолько маленькой, что для нее даже домашняя пыль казалась горными валунами, но все было бесполезно. Итогом этого всего стала лишь адская боль и очередной обморок, а новых просветлений так и не проявилось. Когда же он покинул территорию Сайркина, чтобы попытаться по тому чувству направления примерно определить зону поисков, неожиданно выяснилось, что даже то смутное ощущение, что привело их с Фаустом в Сайркин, легко заменяемое часом сидения в любом трактире и сбором слухов, исчезло. Осталась лишь смутная связь с Айной, но смутная настолько, что единственное, что Лаз мог сказать, это жива девушка или нет.
Поначалу это знание даже помогало, вселяло надежду, давало ему силы искать дальше, но со временем надежду заменили обида и злость. На Фауста, на того, кто Айну похитил, на рыщущих повсюду с максимально высокомерным видом танильских солдат. Но больше всего, конечно, на самого себя. Даже решившись двигаться дальше, он, как оказалось, не был способен сдвинуться с мертвой точки. И конечно не потому что ему не хватало навыков, сил или энтузиазма, просто обстоятельства в этот раз сложились слишком неудачно. Вот только винить обстоятельства Лаз не умел. Для него, что бы не происходило, в этом всегда был виноват только он сам. Не заметил, хотя мог, не смог, хотя мог, не успел, хотя мог бы и это. И какими бы красивыми не были слова Ронды или воодушевляющими — Фауста, этот недуг было невозможно излечить парой разговоров.
Нужно было время, время и опыт, который позволил бы ему перерасти эти комплексы, вот только первым же опытом для него стало это. Он, словно кусок угля в печи, выгорал изнутри от невозможности сделать хоть что-нибудь. Дай ему судьба хоть малейший, хоть самый крошечный намек, и Лаз бы перевернул весь континент, вот только намеков не было. И это сводило его с ума.
А Фауст был вынужден наблюдать за этим, не в силах ничем помочь. Он был старым, очень старым и очень мудрым, но в поисках пропавшей несколько месяцев назад девочки этот опыт никак не помогал. Конечно, с ума Фауст не сходил, но смотреть за тем, как тот, кто еще месяц назад искренне улыбался, прощаясь с Рондой, с нездоровым огоньком в глазах меряет шагами комнату, не в силах даже остановиться на несколько минут и присесть отдохнуть, было для него настоящей пыткой.
И от этого их отношения неизбежно начали портиться. Со стороны Лаза это проявлялось очевидно: в метании в стены стульев, которые он во время все более редких эпизодов спокойствия восстанавливал из груды щепок, в хлопанье дверью, в криках и спорах, в исчезновениях, иногда на несколько дней, вместе с вернувшейся, как он и говорил, Принцессой. Фауст же просто уставал. Он прекрасно понимал, что его друг поступает так не специально, что сейчас как никогда важно поддержать его и помочь, вот только даже у такого как Фауст терпение было не бесконечным. И спустя месяц швыряния стульев, хлопанья дверей и криков, оно начало показывать дно. Зная, что любые его слова бесполезны, он все меньше времени тратил на то, чтобы вразумить Лаза и все больше — на тихое сидение в кресле или самостоятельные, стабильно безуспешные попытки что-то выяснить об Айне. Молчание Фауста злило Лаза лишь сильнее, от чего мужчина лишь меньше хотел что-то ему говорить… и так далее до бесконечности. Сложно вообще понять, как эти двое продержались целый месяц.
И сегодня, услышав в ответ на свои спокойные слова очередную пропитанную сарказмом тираду, Фауст просто махнул рукой и ушел в свою комнату. А Лаз, осознав, что ругаться с пустотой бессмысленно и даже глупо, отправился вниз, в гостиничный ресторан, естественно хлопнув напоследок дверью.
Глава 27
— И я говорю ей такой…
— Ну можно же было скинуть пару монет, что за жадная жоп…
— А ты слышал, что дражайшая супруга нашего Лотта…
— Никак не вернет мне долг, представляешь? Неделю уже спрашиваю…
— Кто заказывал раков!?
Вечер выходного дня вполне предсказуемо был шумным, пестрым и пах смесью пота, алкоголя и подгоревшего мяса. Гостиница, в которой остановились Лаз с Фаустом, была не слишком богатой, но и не из тех, где вместо ключа можно использовать палец, а потому в местном ресторане контингент собирался крайне разношерстный. Рабочие, проезжающие через город торговцы, коих в последнее время становилось все меньше, местные лавочники, даже парочка опустившихся аристократишек. И все они сталкивались, смешивались и взбалтывались, словно составные части сложнейшего коктейля, чтобы на выходе получилась странная, но от того какая-то необъяснимо уютная атмосфера, в которой так приятно было провести несколько часов, болтая о своем или просто тихо попивая вино из стеклянного (!) бокала.