Механическое пианино

Когда Пол и Финнерти вернулись к лимузину, они увидели, что Лэшер и фон Нойманн с горестным выражением на лицах ведут беседу с каким-то подростком.

– Не видели ли вы где-нибудь валяющийся электромотор в восемь лошадиных сил? – спрашивал парнишка. – Такой, который не совсем был бы разбит?

Лэшер отрицательно покачал головой.

– Ну что ж, придется мне еще поискать, – сказал мальчишка, подымая картонную коробку, битком набитую шестеренками, электронными лампами, переключателями и прочим странным имуществом. – Ведь здесь теперь просто золотая жила, но все-таки трудно найти именно то, что нужно.

– Представляю себе, – сказал Лэшер.

– В том-то и дело. Если бы я мог найти небольшой мотор в приличном состоянии, – радостно объявил парнишка, – то готов спорить на что угодно, я сделал бы такую штуку, которая играла бы на барабане так, что все просто заслушались бы. Стоит только взять один триод, а потом…

– Протеус! Финнерти! – раздраженно выкрикнул Лэшер. – Что вы там копаетесь?

– Я как-то не замечал, что вы куда-то торопитесь, – отозвался Финнерти.

– А теперь тороплюсь. Поехали.

– Куда это? – поинтересовался Финнерти, запуская мотор.

– Бульвар Гриффина. Перекресток.

– А что там? – спросил Пол.

– Власти дожидаются там выдачи населением Илиума своих лживых вождей, – пояснил Лэшер. – Может, кто-нибудь желает выйти из машины? Если желаете, то я и сам сумею доехать.

Финнерти остановил машину.

– Итак? – произнес Лэшер.

– Я полагаю, что сейчас самое время! – сказал фон Нойманн очень спокойно.

Пол не сказал ни слова, но и не двинулся, чтобы выйти из машины.

Финнерти подождал еще минуту, а затем включил скорость.

Никто не разговаривал вплоть до того момента, когда они доехали до путаницы из колючей проволоки, сваленных телефонных будок и мешков с песком, которую представлял сейчас перекресток на бульваре Гриффина. Два темнокожих в очень элегантных нарядах – Хашдрахр Миазма и шах Братпура – спали, свернувшись калачиком, в окопе слева от баррикады. По другую сторону рядов колючей проволоки валялись вверх колесами два разбитых и брошенных полицейских автомобиля.

Профессор фон Нойманн принялся в бинокль осматривать местность.

– Ага! Вот и представители властей. – Он передал бинокль Полу. – Вон, видите? Левее амбара?

Пол искоса взглянул на три машины у амбара, где полицейские с винтовками расположились на отдых, весело болтая и покуривая.

Лэшер нетерпеливо похлопал Пола по плечу, и Пол передал бинокль ему.

– Выше голову, доктор Протеус, теперь вы наконец стали кем-то. У кого бутылка?

Финнерти протянул бутылку.

Лэшер взял ее и провозгласил тост.

– За всех хороших индейцев, – сказал он, – в прошлом, настоящем и будущем, а если выражаться точнее – за анналы.

Бутылка пошла по кругу.

– За анналы, – сказал Финнерти. Тост, по-видимому, ему нравился: от этой революции он получил, как считал Пол, именно то, чего ему хотелось: возможность нанести жестокий удар маленькому замкнутому обществу избранных, в котором он так и не смог найти себе места.

– За анналы, – сказал фон Нойманн. Он также казался вполне довольным. Для него, как понял теперь Пол, революция была увлекательным экспериментом. И достижение поставленной цели интересовало его ничуть не больше, чем возможность увидеть, что может получиться в настоящих условиях.

Пол взял бутылку и какое-то мгновение изучающе глядел на Лэшера сквозь прозрачное стекло. Лэшер, главный вдохновитель, выглядел вполне довольным собой. Человек, всю жизнь пробродивший среди символов, он и революцию сделал символом для себя и теперь готов был принять смерть в качестве такого же символа.

Оставался один только Пол.

«За лучший мир…» – хотел было начать он, но, подумав о людях Илиума, с такой готовностью восстанавливающих прежний кошмар, отказался от этой мысли.

– За анналы так за анналы, – сказал он и разбил пустую бутылку о камень.

Фон Нойманн внимательно поглядел сначала на Пола, а потом на осколки.

– Не думайте, что это конец, – сказал он. – Конца нет и быть не может, даже если наступит Судный день.