Механическое пианино

– Всякий раз, как я вам ее даю, вы не желаете потом ее отпускать, – отозвалась она.

– Обещаю, на сей раз отпущу, – заверил он. Она протянула ему руку, и он слабо ухватился за нее. Его не посещали никакие видения из будущего или прошлого. Он почти целиком состоял из одного трепыхающегося сердца – подобно тому, как Хисако Хирогуши, вклинившаяся внизу, под ними, между унитазом и умывальником, представляла собой не более чем утробу со зреющим внутри плодом.

Хисако жила только ради своего еще не родившегося ребенка.

* * *

Люди по-прежнему икают, как то было всегда, и находят смешным, если кто-нибудь пукает, и по-прежнему стараются умиротворить больных проникновенными интонациями. Тон, которым разговаривала Мэри, просиживая на корабле подле Джеймса Уэйта, можно часто услышать и сегодня. Независимо от слов тон этот внушает больному то, что он хочет слышать в данный момент, – именно то, что хотелось слышать Уэйту тогда, миллион лет назад.

Мэри внушала это ему посредством множества слов, хотя на самом деле достаточно было одного ее тона, который говорил: «Мы тебя любим. Ты не одинок. Все будет хорошо…» и так далее.

Ни одна утешительница сегодня, разумеется, не может похвастать такой сложной любовной жизнью, какая выпала Мэри Хепберн, и ни один страдалец – столь сложной, как у Джеймса Уэйта. Любая сегодняшняя история любви сводилась бы к простейшему вопросу: на стал ли для двух замешанных в ней лиц период, соответственно, течки и гона. Мужчина и женщины в наши дни бессильны противостоять интересу друг к другу, к наростам на плавниках друг у друга и тому подобному лишь дважды в течение года, а во времена нехватки рыбы – всего раз в год. Вот сколько зависит от рыбы.

Мэри Хепберн и Джеймс Уэйт же могли, при благоприятном стечении обстоятельств, вытеснять свой здравый смысл любовью почти в любое время. И тогда, в солярии на палубе корабля, перед самым восходом солнца Уэйт был искренне влюблен в Мэри, а Мэри в него – вернее, в того, за кого он себя выдавал. Всю ночь напролет она называла его «мистер Флемминг», и он ни разу не попросил, чтобы та звала его настоящим именем. Почему? Потому что он не мог вспомнить, какое же из его имен настоящее.

– Я сделаю вас очень богатой, – обещал Уэйт.

– Да-да, – отвечала Мэри. – Конечно-конечно…

– Дам вам долю в своих доходах, – продолжал он.

– Берегите силы, мистер Флемминг, – отзывалась она.

– Пожалуйста, станьте моей женой, – умолял он.

– Мы поговорим об этом, когда доберемся до Бальтры, – обещала она. Она преподносила ему Бальтру как нечто, ради чего ему следует жить. Всю ночь она нашептывала, утешая его рассказами о Бальтре и обо всем, что их там ожидает, – точно то был некий рай земной со святыми и ангелами, встречающими их на пристани, всевозможной снедью и лекарствами.

Он знал, что умирает.

– Вы будете очень богатой вдовой, – говорил он ей.

– Не будем сейчас об этом, – отвечала она.

Что касается богатства, которое она должна была формально унаследовать, поскольку ей и впрямь предстояло выйти за него замуж и остаться его вдовой, – то самые большемозглые сыщики в мире не сумели бы обнаружить и мельчайшей крупицы такового, в каждом новом городе он создавал образ честного гражданина, никогда не существовавшего в действительности, чье состояние неуклонно росло – несмотря на то, что планета в целом становилась все беднее, – и благосостояние которого гарантировалось правительствами Соединенных Штатов и Канады. Сбережения же, лежавшие на счету в мексиканском городе Гвадалахара, в местных песо, были к тому времени полностью выбраны.

Если бы состояние его продолжало расти теми темпами, которыми оно увеличивалось в то время, то к нынешнему моменту оно вобрало бы в себя галактики, черные дыры, кометы, астероидные туманности, метеоры, а также милые сердцу капитана метеориты и всякого иного рода межзвездную материю – то есть практически всю вселенную целиком.

И продолжай численность человечества возрастать в той же пропорции, что и тогда, – оно бы нынче перевесило даже состояние Джеймса Уэйта – то есть все это, вместе взятое.

Сколь невероятные мечты об экспансии владели человеческими существами лишь вчера, миллион лет назад!

3

Кстати сказать, Уэйт оставил по себе потомство. Он не только отправил некогда голубым туннелем на тот свет торговца антиквариатом, но и сумел зачать наследника. Следует признать, что, по дарвиновским меркам, – и как убийца, и как производитель – он весьма преуспел.