Механическое пианино

Здесь были люди: такие умные, что в это невозможно поверить, и такие тупые, что в это невозможно поверить, такие добрые, что в это невозможно поверить, и такие подлые, что в это тоже невозможно поверить».

Я дал им и совет. «Мой дядя Алекс Воннегут, страховой агент с гарвардским образованием, живший в доме 5033 по Норт-Пенсильвания-стрит, научил меня кое-чему важному. Он сказал, что мы должны обязательно научиться замечать, когда наши дела идут по-настоящему хорошо.

Он говорил о простых вещах, не о каких-то там свершениях: вот ты пьешь лимонад в тени в жаркий полдень, или учуял запах хлеба из соседней булочной, или ловишь рыбу и тебе не важно, поймаешь ты что-нибудь или нет, или когда слышишь, как за соседней дверью кто-то хорошо играет на пианино.

Дядя Алекс убеждал меня, что в такие моменты – их еще называют откровениями – надо говорить: Если это не прекрасно, то что же?»

Вот в чем мне еще повезло: первые тридцать пять лет моей жизни писание рассказов чернилами на бумаге было одной из главных отраслей американской промышленности. Хотя у меня уже была жена и двое детей, я решил уйти с должности рекламного агента в фирме «Дженерал электрик» (отказавшись тем самым от жалованья, страховки и пенсии), потому что это было выгодно. Я мог заработать гораздо больше, продавая рассказы в «Сатедей ивнинг пост» и «Колльерс». В этих еженедельниках деваться было некуда от рекламных объявлений, но в каждом номере печаталось по пять рассказов и вдобавок продолжение какого-нибудь романа из серии «захватывает – не оторвешься».

И эти два журнала всего лишь платили мне больше всех. Было так много журналов, которых хлебом не корми – дай напечатать рассказ, что писатель чувствовал себя как человек, который пришел в тир с дробовиком: как ни стреляй, все равно попадешь. Когда я отправлял по почте моему агенту новый рассказ, я был вполне уверен, что кто-нибудь у меня его купит, хотя бы его отвергла добрая сотня издательств.

Но вскоре после того, как я перевез семью из Скенектади, штат Нью-Йорк, в Кейп-Код, штат Массачусетс, появилось телевидение, и рекламодатели забыли о журналах. Времена, когда можно было зарабатывать на жизнь, обстреливая рассказами издательства, навсегда ушли в прошлое.

Сначала я работал в промышленном рекламном агенстве, результатом чего были ежедневные поездки из Кейп-Кода в Бостон, затем стал дилером по продаже автомобилей «Сааб», а потом – преподавателем английского языка в частной школе для безмозглых чад богатых родителей.

У моего сына, доктора Марка Воннегута – он написал крутейшую книгу про то, как он в шестидесятые годы сходил с ума, а потом окончил медицинский факультет в Гарварде, – этим летом прошла выставка акварелей в Мильтоне, штат Массачусетс. Репортер спросил его, каково ему было в детстве ощущать себя сыном знаменитости.

Марк ответил: «Когда я был маленький, мой отец торговал автомобилями, потому что его не брали на работу в колледж в Кейп-Коде».

5

Я до сих пор время от времени сочиняю рассказы – как будто это еще приносит деньги. От старых привычек тяжело избавиться. Кроме того, когда-то так создавали себе имя. Начитанные люди в прошлые времена с жаром обсуждали новый рассказ Рэя Брэдбери, или Джерома Сэллинджера, Джона Чивера, Джона Колльера, Джона О’Хары, Ширли Джексон или Фланнери О’Коннор, или кого-нибудь еще, который «только что вышел в таком-то журнале».

Finita la commedia.

Все, что я теперь делаю с сюжетами своих рассказов, – это записываю их, как запишется, объявляю их автором Килгора Траута и делаю из них роман. Вот начало одного такого рассказа, он взят из первой книги про катаклизм, называется «Сестры Б-36»: «На матриархальной планете Бубу в Крабовидной туманности жили три сестры по фамилии Б-36. Точно так же назывался бомбардировщик, придуманный на планете Земля, чтобы сбрасывать бомбы на мирное население стран с продажными правительствами. Это совпадение, конечно, совершенно случайно. Земля и Бубу находились слишком далеко друг от друга, жители планет даже не подозревали о существовании своих собратьев».

Было еще одно совпадение: письменный язык на Бубу был похож на земной английский – он тоже состоял из двадцати шести фонетических символов, десяти цифр и восьми или около того знаков препинания, хитрым образом составленных в последовательности, поделенные на части, расположенные горизонтально одна под другой.

Все три сестры были красивы, продолжал Траут, но любили на Бубу лишь двух из них – художницу и писательницу. Третью – ученого – никто не хотел знать. Она была такой занудой! Она могла говорить только о термодинамике. Она была завистлива. Ее тайным желанием было сделать так, чтобы ее сестры – эти «творческие натуры» – почувствовали себя, по любимому выражению Траута, «как последнее дерьмо».

Траут утверждал, что жители Бубу умеют приспосабливаться едва ли не лучше всех прочих созданий в местном скоплении галактик. Дело в том, что у них особенный мозг. Его можно запрограммировать делать одно и не делать другое, чувствовать так или чувствовать иначе. Ужасно удобно!