Механическое сердце

Мальчик присел на корточки, проверил ткань шатра на укол – та спружинила и не поддалась. Тогда Дима начал резать в районе шва, соединявшего разноцветные полотнища, одну за другой перетирая нитки стежка. Настя и Виктор, нервно посматривая по сторонам, переминались с ноги на ногу. Они были скрыты от лишних свидетелей целой стеной закусочных, прилегавших к цирку, но стоило кому-то из прохожих лишь глянуть в их сторону…

Никто не глянул. Подспудно ожидаемый гневный оклик так и остался бесплотным страхом. Пыхтя и натирая пальцы, за пару минут Дмитрий сумел прорезать лаз, вполне позволявший проползти внутрь. Растянув матерчатые, сыпавшиеся нитками края, он приглашающе мотнул головой. Первой юркнула Настя, за ней Витька, и последним, постаравшись хоть как-то прикрыть рваную рану на стене, пробрался их брат-выдумщик.

Внутри было многим жарче, душнее и к тому же ужасно пыльно. Над головами тревожно скрипели ступенчатые трибуны, амфитеатром окружавшие манеж и поднимавшиеся очень высоко – самые верхние, дальние от манежа места прилепились почти под потолком. Через щели в дощатой конструкции амфитеатра пробивался яркий свет цирковых софитов. В игре теней становилось заметно, что занятыми оказались далеко не все лавки. Но бесконечное шарканье зрительских ног все равно обрушивало на безбилетников ручейки сухой пыли и опилок.

Пробираясь между ржавыми железными фермами, изнутри поддерживавшими ступенчатые трибуны, дети осторожно приблизились к проходу. Тот, будто ущелье, напополам разрубал зрительские места и вел в подсобные помещения. Именно по нему, открыв сдвижную часть манежного ограждения, во время представления выходили на сцену артисты и выкатывался реквизит.

Под куполом грохотала напряженная музыка, льющаяся из развешанных повсюду динамиков. Люди неистово хлопали в ладоши, от удовольствия стучали ногами, кто-то даже свистел. Не в силах унять любопытство, ребята высунулись в проход.

Ну как тут удержаться, чтобы хоть одним глазком не взглянуть на загадочное и красочное действо? Особенно после того, как все трое убедились, что по сторонам все равно никто не смотрит – зрители были всецело увлечены представлением. А подивиться было на что…

По кругу манежа с цоканьем и шипением паровых стержней неслась здоровенная механическая лошадь, собранная из сверкающего металла и белоснежных матовых пластин винипласта. Глазницы животного горели ультрамариновыми диодами, из ноздрей вырывались декоративные язычки пламени, густая черная грива развевалась. В седле, почти как на плакате, стояли Эрнест и Мария в серебристых костюмах. Только на этот раз мужчина изогнулся на одной ноге, вторую вытянув назад, а его партнерша совершала стойку на руках, упираясь в поясницу мужа. Публика, как дети уже успели заметить, представление с гимнастикой и вольтижировкой встречала овациями.

Вот лошадь замерла, позволив наездникам ловко спрыгнуть, торжественно поднялась на дыбы и застыла, завершая номер. Артисты поклонились, забрали механическое чудо под уздцы и направились прямиком к проходу, где притаились наши безбилетники. Те едва успели нырнуть обратно под трибуны, когда мимо пролязгали копыта. Голос Эрнеста, задыхавшегося от усталости и азарта, затих в недрах шатра.

Убедившись, что опасность миновала, троица снова не сдержала любопытства, выглядывая на манеж. Во-первых, рассудили они, в зале все равно погасили свет, так что их стало невозможно заметить. А во-вторых, потому что под гулкую барабанную дробь голос невидимого ведущего с пафосом объявил заключительный номер программы («гвоздь программы», если в точности повторить его слова) – несравненного имаджировщика Мистициона!

В полной тьме сверху выстрелил единственный луч, высветив мужчину с афиши, невесть как успевшего попасть в самый центр манежа. Да еще и не в одиночестве, а в окружении сразу трех производительных планшетов, установленных на специальные треноги. Мистицион был укутан в длинный черный плащ и носил широкополую шляпу. Сейчас он прикрывался рукой и наброшенной на предплечье полой так, что видны оставались лишь сверкающие глаза.

Внимательно осмотрев зрителей сквозь эту узкую «бойницу» меж плащом и полем шляпы, имаджировщик театрально откинул края одежды, позволяя изучить свое бледное морщинистое лицо.

Голос, вероятнее всего, усиленный микрофонами, полетел по залу.

– Друзья! Дорогие спасгородцы! – заговорил он, медленно поворачиваясь на каблуках и внимательно всматриваясь в темноту, укрывавшую публику. – Сейчас вы увидите уникальное зрелище, еще никого не оставившее равнодушным! Имейте в виду – оно волнует! Оно потрясает! Поэтому, если в зале есть маленькие дети или люди с заболеваниями сердца, прошу покинуть трибуны или не жаловаться после…