Механическое сердце. Черный принц

Таннис кивнула.

Уйти не позволят. Но она готова попробовать. Хуже нет, чем просто сдаться.

- Я оказался в его свите. В этом доме, который, как он надеялся, я унаследую. Он так и не смирился с тем, что его вместе с матушкой вычеркнули из рода. Годы я стоял за его спиной…

- А потом сидел на его троне?

- Сижу. И просижу еще не один год, - поправил Войтех, накренив бокал. И вино, добравшись до края, потекло по выпуклой стенке, скользнуло на ножку, окрасив ее багряным, кровяным. - Он старел. И не становился умнее. Напротив, болезнь грызла его изнутри, его тело выглядело здоровым, а его разум гнил. Я оказал ему услугу, избавив от мучений.

Вот только сомнительно, чтобы Войтеха просили о подобной услуге.

- Вот такая история, Таннис. Видишь, дорогая, я предельно откровенен с тобой. И в ответ жду, что ты проявишь благоразумие.

Куда она денется?

…в комнату с узкими окнами, словно бойницами. Стены обтянуты тканью, но камень близко, и камень мокнет, а на ткани проступают влажные пятна. От гобеленов пахнет пылью. И мертвые цветы в древней, с трещиной, вазе покрылись паутиной.

- Извини, дорогая, - Войтех поцеловал руку. - Убраться не успели. Да и со слугами беда. Не найти неболтливых. Поэтому придется немного потерпеть.

Кровать на постаменте. Балдахин, провисающий под собственной тяжестью. Влажный бархат и жесткое золотое шитье. Впрочем, золото давным-давно поблекло, а бархат поточила моль.

- Обустраивайся. И надеюсь, ты спустишься к ужину?

Это не просьба, - приказ. И Таннис с улыбкой отвечает.

- Да… Освальд.

Одобрительный кивок, и прикосновение, от которого она все-таки отшатнулась.

- Не стоит меня бояться, - Освальд против ожиданий не разозлился. - Вспомни, когда-то ты была в меня влюблена…

- В Войтеха, сына аптекаря… и единственного, как мне казалось, друга.

- Я и сейчас тебе не враг.

- Мне нужно время.

- Всем нужно время, Таннис. Так уж получилось, что именно времени нам всегда и не хватает. Но… я и вправду не стану тебя торопить. Отдыхай.

Он вышел, но дверь запирать не стал, пусть снаружи и имелся засов внушительных размеров.

Проклятье. Таннис стояла посреди комнаты, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь и дурноту, которая подкатила к горлу.

…влажное перо.

…влажная овечья шерсть, которую привозят в мешках. И мешки приходится таскать. Они тяжелые, и после второго-третьего спина начинает ныть. Но останавливаться нельзя, сзади подгоняет мастер. Он должен следить за всеми, но смотрит лишь на Таннис. И шипит, стоит ей замедлить шаг, увольнением грозится. А другой работы она не найдет, разве что в борделе.

Надо успокоиться. И дышать, сквозь стиснутые зубы, глубоко, до ломоты в ребрах, до кругов перед глазами… не сесть - упасть в низкое разлапистое кресло, которое трещит и опасно кренится. Кресло дряхлое, как и все в этом доме.

Что ей делать?

Бежать. Это - единственный шанс, но не стоит обманываться, ей не позволят выйти из дома… пока не позволят.

Думай, Таннис. Налей себе воды. Графин высокий и с широким горлом, рукоять его липкая от грязи, и вода пахнет илом. Как бы не отравиться… и смешно, всего-то год прошел, а она уже воду пить брезгует, раньше вон из подземного колодца хлебала и ничего.

Стакан протереть платком. Паутину смахнуть. И открыть массивный тяжелый шкаф. Меха. Паутина. Пыль…

- Осторожно, деточка, - раздался сладкий голос, - не стоит их трогать. Потом не отмоешься. Давно пора было выбросить, но Ульне против. Она так неистово держится за прошлое, что это просто-напросто ненормально. Но разве мне говорить о ненормальности?

Женщина в розовом платье засмеялась.

- Кто вы?

- Марта, деточка, просто Марта…

- Таннис.

Она видела эту старуху в театре. Крупная, пышная и из-за платья выглядит еще пышнее. Атласное, переливающееся, оно обильно украшено оборками и полотняными розами. Лицо ее мягкое, сдобное с корочкой румянца на щеках, дрожжеватой непропеченной кожей и изюминами глаз. Из-под соломенной шляпки выбиваются седые локоны, завитые по последней моде. А широкий атласный бант почти скрыт двумя подбородками дамы.

Шея ее коротка.

Грудь - обильна и выглядывает из чересчур низкого, почти непристойного выреза. Старуха щедро присыпала грудь пудрой, и та сбилась, скаталась, обрисовав морщины.

В руках она держала ридикюль грязно-розового цвета, раздувшийся, напомнивший дохлую рыбину. И вышивка поблескивала чешуей.

- Идем, деточка. Скоро подадут обед, - она ступала грузно, и широкие юбки колыхались. - Не следует его злить…

Сумасшедшая.

Одна из…

Во главе стола восседала некоронованная королева. Худая, изможденная почти женщина, чей взгляд скользнул мимо Таннис, задержавшись на Марте.

Мертвый?

Пожалуй. И лицо это застыло, потемнело от времени. На ней белое платье-саван, и кружево облепило тонкие руки. На поредевших волосах удерживался венок из флердоранжа и серая, запыленная фата, которую Ульне мяла в пальцах. Их движения, неторопливые, размеренные, завораживали.

- Она горюет об исчезнувшем муже, - громким шепотом возвестила Марта. И приложила к напудренной щеке платок. - Он покинул ее сразу после свадьбы… такая трагедия.