Механическое сердце. Черный принц

Кейрен встал и осмотрелся. Жаль, что в отличие от полковника, он так и не прочел ни одного романа, теперь вот сказывался недостаток информации.

Таннис следила за ним, закутавшись в одеяло, сатиновый хвост которого поднимался над ее головой причудливым воротником. Из-под одеяла торчали худые ноги с квадратными, резко очерченными коленями. Под левой – Кейрен помнил – шрам имелся, тонкий, полукруглый, словно отпечаток худосочной луны.

Осмотревшись – комната была не сказать чтобы велика, – Кейрен решительно подошел к окну, прикрыл створки плотно. Из вазы вытащил полусухую розу – иных цветов в обозримой близости не было, и, встав перед кроватью на колено, протянул цветок:

– Выходи за меня замуж. Пожалуйста.

– Это из-за…

– Нет, я еще раньше решил… а ты меня не услышала! Но теперь тебе точно придется и выслушать, и вообще. – Он чувствовал себя полным идиотом. – Я и кольцо купил. Давно уже.

– Давно? – Она розу приняла, чтобы отложить в сторону.

– Ага, уже три дня как.

– И это называется давно?

– Три дня без тебя – вечность.

Стоять на полу было жестко и холодно.

– Оно дома осталось, потому что я подумал, что…

– Собака с кольцом будет выглядеть подозрительно?

– Именно.

Таннис улыбалась. И глаза ожили.

– Выйдешь?

– Выйду. – Она откинула одеяло: – Иди сюда, а то замерзнешь, жених…

В этом была своя правда.

– Я тебе говорил, что жить без тебя не могу? – От нее пахло лишь ею, и еще немного – пыльной розой и Шеффолк-холлом. – А еще меня уволили… и я из дому ушел, но ты уже дала согласие. Так что все равно выйдешь.

– За бездомного и безработного?

– Именно.

– Выйду, конечно. – Сухие исцарапанные губы коснулись щеки. – Какая же ты бестолочь, Кейрен… Но я тебя люблю… тебе не рассказать, как я тебя люблю.

Это хорошо. Только не понятно, зачем опять плакать?

– Я тебя вытащу, обещаю. – Кейрен собирал ее слезы, соленые и в то же время сладкие, терпкие, как вино, то, которое осталось в доме.

Их с Таннис доме.

– И мы уедем.

– К морю?

– Если хочешь, то к морю… Райдо нас примет, для начала у него поживем, а там как-нибудь устроимся. Присмотрим дом.

– На берегу?

– На берегу.

Она еще терла покрасневшие глаза. Слушала. Верила.

– Я найду работу… за Перевалом людей не хватает. Точнее, не людей, но… там не важно, что я от рода отказался… я все-таки неплохой специалист… или свое дело открою. Буду розыском заниматься.

– И кого искать станешь?

– Да хоть комнатных собачек, лишь бы платили… а ты будешь варить свое варенье из этой… как ее…

– Смородины?

– Именно, из смородины. Я тебе целый ящик гусиных перьев наточу, чтобы было чем косточки выковыривать, только, пожалуйста, не плачь.

– Не буду.

– Все равно ведь…

– Все равно. – Она шмыгает носом, и нос этот распух, а глаза заплыли, сделались красными, больными. И слипшиеся ресницы – мягкие иголки, с которых Кейрен снимает прозрачную слезу.

– Ты научишься варить кофе на песке. И сошьешь розовые занавески.

– Почему розовые?

– Не хочешь розовые, сошьешь голубые, разрешаю… а по субботам я буду жарить блинчики…

– И гулять. По берегу.

– И гулять, – согласился Кейрен.

…по берегу, который есть где-то там, за Перевалом. Сказочный, существующий ли вовсе?

– Извини. – Таннис мазнула по распухшему носу ладонью. – Тебе пора, наверное.

– Куда?

– Туда, – она указала на окно.

– Там ночь, и зимняя, между прочим. Лед, ветер и дикие собаки.

– Кейрен, я серьезно.

– И я серьезно. Волкодавы. С вот такими клыками…

– Кейрен, – Таннис высвободила руку, – ты понимаешь, что если тебя найдут здесь, то…

– Убьют.

– Именно.

– Значит, нужно сделать так, чтобы не нашли.

…и желательно быстро, поскольку и самая длинная ночь в году имеет обыкновение заканчиваться. А утро, судя по запахам в комнате, не обойдется без дружеского визита.

– Таннис, во-первых, без тебя я точно не уйду.

…а спустить ее по отвесной стене не выйдет. Не в ее нынешнем состоянии.

– Во-вторых… я должен кое-что проверить. Да не вырывайся ты, не собираюсь я шею твоему другу сворачивать, хотя, признаюсь, очень хочется. Мне его и вызвать нельзя, поскольку человек… Успокоилась? Вот и ладно. Так вот, есть подозрения, что твой милый друг… ладно, не милый и не совсем друг, только не хмурься, но он собирается отправить этот город, большую его часть, к первозданной жиле. Таннис… ты веришь мне? Посмотри, пожалуйста, в глаза. Ты мне веришь?

– Верю.

И снова слезы.

– Я за тебя боюсь. – Она цепляется за руки и сама обнимает. – Если бы ты знал, как я за тебя боюсь.

– Ничего. Я живучий.

…невезучий только. И любопытный не в меру, но последнее в нынешних обстоятельствах скорее плюс.

– Кейрен.

– Я не уйду, родная. Я же объяснил почему… если бы я точно знал, что, свернув шею этой скотине, все остановлю, я бы это сделал.

– Но ты не знаешь?

– Не знаю.

Сладкая кожа, мягкая. И эта ямка на горле, в которой бьется пульс. И сцепленные ладони… и запястья с темным рисунком вен, подступивших близко к коже.

– Я знаю, что он человек, сволочь, но человек. А человек, даже самый одаренный, не управился бы с истинным пламенем.

Надо остановиться, пока не поздно.

…не следует недооценивать Шеффолка, пусть и нюх у него по-человечески слабый.