Механика сердца

Анна и Луна — парочка проституток, которые неизменно являются к нам под Рождество с округлившимися животами, стыдливо потупившись. По их уклончивым ответам — «Нет-нет, мы ничего такого не знаем… ничего не знаем… Правда ведь, Анна, ничего не знаем?» — я почувствовал, что напал на след.

Они напоминают двух постаревших девчонок. Да они, впрочем, такие и есть — парочка тридцатилетних красоток, которые щеголяют в облегающих платьях с рисунком «под леопарда». От их нарядов всегда исходит причудливый аромат провансальских трав, даже когда они не курят свои сигареты, которые окружают их легкой дымкой и как будто одурманивают, заставляя неудержимо хохотать. Главное их развлечение состоит в том, что они обучают меня новым словам, но никогда не разъясняют их смысл, только следят, чтобы я их правильно произносил. Среди этих чудесных слов, которые преподали мне девицы, моим любимым навсегда стал «куннилингус». Я пытался представить себе древнеримского героя по имени Куннилингус. Нужно повторить множество раз: Кун-ни-лин-гус, Кун-ни-лин-гус, Кун-ни-лин-гус, и тогда научишься выговаривать без запинки. Ну и слово — просто фантастика!

Анна и Луна никогда не приходят с пустыми руками. То принесут букет, украденный на кладбище, то редингот какого-нибудь клиента, отдавшего концы прямо во время «сеанса». На день рождения они подарили мне хомячка. Я его назвал Куннилингусом. Их ужасно растрогало, что я его так окрестил. «Куннилингус, душка моя!» — неизменно напевает Луна, постукивая по сетчатой клетке хомячка кончиками своих накрашенных ногтей.

Анна похожа на пышную увядшую розу с радужным взглядом: ее левый зрачок, а вернее, кварцевый кристалл, который Мадлен вставила ей вместо глаза — выбитого клиентом, отказавшимся платить, — меняет цвет в зависимости от погоды. Она вечно тарахтит без умолку, словно боится тишины. Когда я задаю ей вопрос о маленькой певице, она отвечает: «Не знаю, не знаю, даже не слыхала про такую!» И говорит это быстрей обычного. Я чувствую, что ей не терпится открыть мне какой-то секрет. И, пользуясь случаем, начинаю расспрашивать ее о любви вообще, стараясь говорить шепотом: мне вовсе не улыбается, чтобы в нашу беседу вмешалась Мадлен.

— Знаешь, я с любовью всю жизнь имею дело. Не больно-то много мне с этого перепало, но иногда я бываю счастлива просто оттого, что отдаю ее людям. Не скажу, что я настоящая профессионалка: стоит мне завести постоянного клиента, готово дело — я уже втюрилась и не беру с него денег. Вот и начинается: они ходят ко мне каждый день, часто с подарками. Но конец всегда один — им это надоедает. Я знаю, что нам влюбляться не положено, но сладить с собой никак не могу. Всегда наступает такой момент — и смешной и приятный, — когда начинаешь верить в чудо.

— В чудо?

— А ты думаешь, легко это — жить с кочерыжкой вместо сердца, когда занимаешься таким ремеслом? Понятно тебе, что я имею в виду?

— Кажется, понятно.

Кроме нее, есть еще Луна — томная блондинка, доисторический вариант Далиды, [4]с ленивыми жестами и горькой улыбкой; как она только ухитряется держать равновесие на своих высоченных шпильках! В самый холодный день на свете Луна отморозила правую ногу, и Мадлен заменила ее протезом из красного дерева с выжженным орнаментом в виде подвязки для чулка. Луна слегка напоминает мне маленькую певицу — те же звонкие соловьиные переливы в голосе, та же непосредственность.

Временами я как бы невзначай спрашиваю ее:

— Ты случайно не знаешь маленькую певицу, которая говорит так же, как ты, и спотыкается на каждом шагу?

Она притворяется, будто не слышит, и переводит разговор на другое. Думаю, это Мадлен заставила их обеих пообещать, что они ни слова не скажут мне о крошке-певице.

Но в один прекрасный день, устав от моих назойливых расспросов, Луна отвечает:

— Да не знаю я ничего об этой маленькой андалузке.

— А что такое «андалузка»?

— Я ничего такого не говорила, ничего такого, вот хоть спроси у Анны.

— Анна тоже не знает…

И тогда я действую как в покере: опускаю голову и скорбно прикрываю глаза.

— Я гляжу, ты уже почти навострился умасливать женщин, — усмехается Анна. — Ладно, обещай, что no lo dir`as a nadie! [5]

— Нет, конечно, не скажу!

Она шепчет еле слышно, так что ее слова почти невозможно разобрать:

— Твоя малютка певица родом из Гранады, что в Андалузии, очень далеко отсюда. Я уже давно не слыхала, чтобы она пела в нашем городе. Видно, уехала туда, к деду с бабкой.

— Или попросту ходит в школу, — добавляет Анна обычной своей скороговоркой, ни дать ни взять пластинка на тридцать три оборота, запущенная на сорок пять.

— Спасибо вам!

— Тихо ты… C`allate! [6]— обрывает меня Луна; она неизменно переходит на родной язык, когда нервничает.

Я ликую, кровь моя радостно бурлит в жилах, душу переполняет чистый восторг. Моя мечта растет как на дрожжах, мне чудится, что она вот-вот станет явью. Завтра же взмахну крыльями, ринусь вниз с вершины холма и возьму курс на школу!

Однако мне еще предстоит уговорить Мадлен.