Механикус практикус

В проповеди большое время отводилось клановым и тем, кого не одарили боги, а так же о мироустройстве, которое считалось верным по священному писанию. Все люди были рождены равными, но были и те, которых боги одарили больше чем остальных. Наделив их божественными силами, недоступными для простых людей, и именно они начали править людьми с древних времен. Но в писании было отмечено, что чем больше сила тем больше и ответственность, и клановые забыли об этом. Кастовое сообщество сформировалось практически мгновенно, но не подумали клановые о том, что когда-нибудь настанет тот миг, когда простой люд восстанет и сможет дать отпор одаренным богами владеющим. И особенно обозлились люди на тех одаренных, что почти не отличались от простых людей. Могущественных клановых до сих пор обожествляли, а вот низших, что мнили себя высшими, пришлось поставить на место раз и навсегда. Это было очень давно, но в этом писании о тех временах помнили, как помнили и о том, благодаря кому они равны, одаренные и не одаренные. И закрепилось теперь название "владеющие", а не как раньше "равные богам", названий у клановых было много, но это было уже не важно. Считалось, что свободных владеющих нет, они все принадлежат кланам.

− И сошло озарение божественное на мастера из далекой страны, — заунывно выл проповедник, и вдруг оторвался от книги и вытащил из под стола обрезанный дробовик. — И дали нам боги огнестрел, и пришлось царям считаться с нашей волей. Трехсотлетняя война расставила все по местам!

− Мы едины, а кланы над нами! — гласил проповедник. — И в правах мы с ними равны, но силы у них больше. Они над нами, но лишь до тех пор, пока не забудут что мы равны. Мы не станем более их пищей и кровом! Мы не станем отдавать им своих детей без нашего согласия для жертвы богам!

Проповедник неустанно говорил и говорил, он вещал о богах, которых мы прогневили, об оружии, что является дланью богов, и о том, что нефть это кровь богов, и потому она может двигать дизельходы и иных монстров, что построили кланы, но все равно все сводилось к тому, что мы грешники. И только тот, кто чист сердцем и душой, спасется в грядущем суде богов, и только они могут рассчитывать на чудеса не подвластные владеющим.

− И ни одно ружье не сможет выстрелить в них, ни один воин не сможет победить их! — восклицал проповедник. — Ибо богами избраны они править! Над теми, кто выживет после большой войны, до всеобщего суда. Они те, что прожили не одну жизнь, придут спасти нас от великого суда.

Еще около часа должна была идти проповедь о святых, о грехах, о том пути, которым должны мы идти чтобы встретится с богами, а не стать демонами в следующей жизни, чья жизнь будет сплошным мучением. Но я вышел из шатра раньше остальных, Тера начала засыпать и потому я повел её домой. Ну как повел, понес на руках, не смотря на не самый легкий вещмешок, который не остался не замеченным самим пастором Конрадом. Он сказал, что похожие мешки носили солдаты во время войны за нефтяное плато за морем, где он воевал десятки лет назад, еще до принятия божественного пути.

В саду царила прохлада, цветы постоянно поливали водоносы, но как только я ступил на пыльную дорогу, зной заставил меня прикрыть голову спящей сестренки, пускающей слюнки на моем плече, и ускорить шаг.

Звуки дизелей были слышны уже явственнее, набат ударов двигателей затмевал лишь черный дым, и когда я проходил возле выхода из города, что выходил на тракт, я увидел как по дороге, грохоча железом и выпуская потоки дыма, ехал десятиколесный монстр. Многотонный монстр тянул за собой десятки телег, а вокруг него скакали на лошадях охранники. И сейчас на меня пристально смотрел тот самый командир наемников в кожаных плащах. Его черный, словно воронье крыло, конь вдруг встал на дыбы, пытаясь скинуть седока, но черный плащ лишь слегка привстал из седла, одной рукой держа узду, а в другой сжимая винтовку. И мне показалось, что он дружелюбно мне помахал, но я посмотрел тогда лишь мельком и устремился домой, ну, по крайней мере это место я еще называл домом.

Обшарпанный, с протекающей крышей, но все же дом. Уложив в постель малышку я спустился в кухню. Мэрилин хоть иногда и готовила, но уборка не была ее сильной чертой, а мне пора было уже начать готовить ужин, но сперва я поднялся в свою комнату и, взглянув в зеркало, сел на кровать и достал из вещмешка свой трофей. Теперь это мой пистолет, и пусть он неказист и имеет лишь один патрон, но он мой.

− Ты будешь мне верным другом, — держа в руках револьвер, проговорил я, смотря, как преобразился он в моих руках после нехитрой чистки и смазки.− Ну ничего, сейчас я проверю и заряжу тебя, теперь ты всегда будешь рядом.

Револьвер будто засиял мне в ответ, и тогда я поверил что бездушный металл не такой и бездушный, однозарядный револьвер не был оружием, которое хотят все, и за ним годами не ухаживали, не чистили, не смазывали. А теперь он сиял, и пусть я взял немного оружейного масла у Грегори в подвале, но оно того стоило.