Механизм человечности

– Спасибо, – с искренней радостью ответила Анна. Кажется, все постепенно сворачивало к лучшему. У нее нашлась поддержка. У нее теперь была крыша над головой, пусть и не самая уютная. – И простите, что ударила вас той щеткой.

Дерек вопросительно поднял бровь, словно его искренне удивило то, что Анна могла просить прощения.

– Ладно, – ответил он, расстилая одеяло. – Бывает. Завтра утром пойду в полицию, пусть орлы господина Санторо собирают арниэлей и изучают их руки.

– Джон не убийца, – твердо сказала Анна. – Он самый добрый из всех, кого я знаю. Он не мог бы убить отца.

Белесая бровь Дерека поднялась еще выше.

– Доброта это свойство человека, – напомнил он. – А арниэли все же не люди.

Анна устало подумала, что слишком вымоталась для того, чтобы спорить с ним и что-то доказывать. А Джон однажды нашел ласточку со сломанным крылом и не успокоился, пока не вылечил и не выпустил ее. Джон сидел рядом с кроватью Анны, когда она болела, Джон раздавал детям бедняков монетки и пряники, не потому, что ему это было велено, а по собственному желанию, он был человеком больше, чем многие люди.

И теперь Джон исчез.

– Что делает нас людьми? – все-таки спросила Анна. – Плоть и душа или все же поступки?

Дерек вздохнул, опустился на диван и принялся расстегивать рубашку.

– Вы только не говорите на людях о том, что ваш покойный отец научился вкладывать в арниэлей душу, вот очень вас прошу. Святая церковь вас за это съест и не подавится.

– Не съест, – ответила Анна. – Я буду молчать. Доброй ночи.

Губы Дерека дрогнули в едва уловимой улыбке.

– Снимите перчатки, – предложил он. – Хочу посмотреть, что у вас там с руками.

Несколько мгновений Анна стояла молча, не двигаясь. Когда-то давным-давно она спрашивала у матери: “Почему я должна носить перчатки?” И мать ответила: “Потому, что ты родилась с лишними пальчиками, детка. Если люди увидят твои шрамы, то решат, что ты ведьма”.

Ведьмой быть не хотелось. Когда знакомые задавали вопросы, то мать отвечала, что в раннем детстве Анна дотронулась до утюга, который оставила дура горничная. Знакомые сочувственно охали и ахали, и рассматривать чужое увечье никому не хотелось.

– Лучше не стоит, – прошептала Анна. Снять перчатки перед инквизитором было сложнее, чем снять платье. Когда Дерек увидит шрамы, то все поймет – а еще не родился тот инквизитор, который пожалел бы ведьму.

– Я догадываюсь, что там, – миролюбиво произнес Дерек. Подошел – приблизился тем текучим движением, которое так удивило Анну в борделе. Когда чужая рука взяла ее за руку, а чужие пальцы принялись осторожно стаскивать перчатку, то Анне сделалось так жарко, что в глубине этого жара запульсировал холод – так бывает, когда сунешь руки в слишком горячую воду.

Одна перчатка легла на стопку книг. Вторая. Пальцы Дерека мягко скользнули по едва заметным ниткам шрамов – руки Анны были красивыми и изящными, как и полагается девушке из благородной семьи, которая не занимается грубой работой. Когда-то крошечные мизинцы торчали сбоку кистей – Анна пыталась представить, как выглядели ее руки, и едва сдерживала тошноту.

– Боитесь меня, – заметил Дерек. Он не убирал пальцев, и от его прикосновений по коже будто бы бежали яркие искры – возможно, он пытался почувствовать, есть ли в Анне магия.

– Боюсь, – коротко ответила она, чувствуя, как в ней что-то натягивается до звона. Она давно не была так напряжена – казалось, еще немного, и начнется пожар: огонь побежит по коже, лизнет волосы, охватит все тело. – Шестой палец знак ведьмы.

Дерек усмехнулся.

– Так полагали в античности. Сейчас полидактию считают просто пороком развития. Вам незачем так дрожать, Анна, я вас не обижу.

– Хотелось бы в это верить, – улыбнулась Анна, и Дерек наконец-то отпустил ее руки. Облегчение нахлынуло на нее соленой морской волной, и впервые за долгое время Анне захотелось избавиться от перчаток.

Пусть смотрят на ее шрамы, если хотят смотреть. Ей все равно.

– Я вас не обманывал и не собираюсь, – усмешка Дерека сделалась мягче, и он отошел к своему дивану. – Доброй ночи.

– Доброй ночи… – откликнулась Анна.

Спальня, которую ей уступил Дерек Тобби, была похожа на спичечный коробок. Здесь было холодно, отовсюду веяло зимним ветром, и Анне показалось, что она плывет на корабле, и ее вот-вот смоет за борт. Раздевшись до нижней сорочки и не сняв чулки, она торопливо нырнула под одеяло и, укутавшись с головой, подумала, что Дерек, пожалуй, сможет найти Джона. В нем было что-то очень цепкое – такие не отступают, пока не добьются своего.

“Он не такой гадкий, каким показался сначала”, – подумала Анна и с этой мыслью уснула. Последним, что она услышала перед тем, как погрузиться в сон, был шелест книжных страниц из гостиной и шорох карандаша по бумаге.

***

Господин Санторо выглядел так, словно его одновременно терзали зубная боль и геморрой, и Дерек, который вошел в кабинет ранним утром, оказался живым воплощением миллиона его терзаний. Он выслушал короткий рапорт, поморщился, когда Дерек велел собрать всех столичных арниэлей и осмотреть их руки и, наконец, осведомился:

– Вам сколько лет, юноша?