Механизм пространства

— Мсье — провидец! Оракул! Кумская сивилла! Конечно же, куда идти отверженному в Париже, если не в военное министерство? Но замечу, — старичок понизил голос до зловещего шепота, — что господин Лебон оказался умнее, чем о нем думали. Он пошел к военным не с чертежами двигателя. О, он нес им подлинную изюминку! Нес — и не донес. Бюжо! Мы ждем вашего рассказа…

Унылый, кабатчик подсел к ним за стол.

— Он заставляет меня по сто раз повторять эту историю, — пожаловался паша Бюжо, — как злобный арабский Шахерер. Водит и водит, а я чеши, значит, языком…

— Как кто? — изумился Торвен.

— Шахерер. У него была жена Хушизада, которая знала уйму сказок…

— Шахрияр! — Торвен вспомнил томик «Тысячи и одной ночи» в переводе Галлана, которым зачитывался в юности; а еще точнее — до войны, где сгорела его юность. Позднее, охладев к развлекательному чтению, он подарил книгу Андерсену, чем вызвал ликование последнего. — Шахрияр и Шахерезада!

— Может, и так, мсье. Я не люблю арабов. Почему бы им не брать хорошие имена: Пьер, Жан, Марго? Ладно, не в арабах дело. У меня был брат, мсье. Хорошее французское имя: Анри Бюжо. Он кончил жизнь на каторге, но речь не об этом. В 1804‑м Анри исполнилось семнадцать лет — мальчишка, глупый и дерзкий…

«Я в 1804‑м был ребенком, — Торвен отпил глоток анжуйского. — Гораздо младше, чем Анри. Все были живы: папа, мама, братик Бьярне. А через три года ракеты Конгрева упали на Копенгаген. И Белый Тролль пришел в огонь — за мной. Там, в огне, и сгорело твое детство, юнкер Торвен».

— Вас ведь интересует инженер Лебон, да? Так вот, Анри следил за ним в день убийства…

* * *

Анри следил за инженером от острова Святого Людовика — начиная от дома № 12 по Сен-Луи-ан-Л’иль, где инженер снимал квартиру. Погода была скверная, то и дело срывался дождь, и Анри намаялся, ожидая у перил моста, пока объект наблюдения соизволит выйти. Заказанное дельце, с точки зрения парня, было бы удобней провернуть у подъезда — вместо того, чтобы тащиться через весь город, прячась за углами и столбами. Никого нет, занавески на окнах задернуты…

Но Живоглот сказал: «Цыц!» — а с Живоглотом не спорят.

Атаман шайки, к которой имел честь принадлежать Анри Бюжо, был прав. Остров Святого Людовика считался местом тихим, а главное, «нравственным». Здесь жили приличные, благонадежные люди. Они редко выезжали в «свет» — так обитатели Сен-Луи называли остальной Париж; спать ложились рано, и с заходом солнца жизнь на острове замирала. Затевать шум на Сен-Луи-ан-Л’иль — верный шанс нарваться на полицию. Если инженер, как предупредил атамана заказчик, и впрямь собирается в военное министерство, не смущаясь поздним часом, — по дороге найдется сотня уютных местечек, чтобы потолковать без свидетелей.

Инженер вышел, закутанный в плащ с пелериной, но без зонтика. Шляпу он низко надвинул на брови. В сумерках он выглядел достойно, но от острого глаза Анри не укрылась штопка на плаще и потрепанные края шляпы. Последнюю неделю, хвостом сопровождая инженера в его скитаниях от одного ведомства к другому, парень убедился: этот мсье бедней церковной мыши.

Грабить такого — позор и дурная трата времени.

«Наверное, он у заказчика девку увел, — размышлял Анри, пытаясь найти объяснение сегодняшнему дельцу. — Тот и решил припугнуть, без лишней резни. Или они — родственники? Богатый дядюшка хочет силой забрать у бедного племянника…»

Фантазия отказывала. Парень, как ни тужился, не мог вообразить: что хочет забрать богач-дядюшка у бедняка-племянника? От мертвого осла уши? Прошлогодний снег?

Перейдя Сену по мосту Понт-Мари, инженер двинулся в сторону сада Тюильри. Прячась, Анри следовал за ним. Все шло по плану. В случае, если бы инженер уклонился от маршрута, предсказанного заказчиком, в обязанности Анри входило удрать вперед и предупредить Живоглота. Но клиент сам шел в лапы шайки, смело и беззаботно. Обогнув Тюильри с северо-запада, он свернул на Елисейские поля — неспокойное, опасное место.

Здесь не было даже газовых фонарей. Район напоминал чахлый лес, кое-где изъязвленный цветущими лужайками. То тут, то там стояли лачуги, в которых случайный гость мог найти кофейню, лавку или бандитский притон и нож под ребро. По воскресеньям здешний Элизиум оживал, превращаясь в нищую, болезненную копию рая.[56] Изнуренные шестью днями тяжкой работы, неимущие парижане валялись на свежей траве, пили вино и распевали песни под гармонику, глядя, как пляшут их жены и дочери.

Анри не знал, что триста лет назад на месте Елисейских полей лежали болота, где короли, случалось, устраивали охоту на уток. А знал бы — ухмыльнулся. Давай, селезень, шевели лапками…

— Далеко собрался, дружок?

Когда Живоглот вышел из-за могучего вяза, преградив дорогу, инженер не растерялся. Быстро отступив к другому дереву, он встал к нему спиной и сунул руку под плащ, как если бы прятал оружие. «Пугает, — рассудил Анри, не спеша присоединиться к атаману. — Пистолеты он еще во вторник заложил у ростовщика…»

— Тихо, дружок! Мы ведь не хотим, чтобы нас пощекотали перышком?