Механизм пространства

Неделя пролетела для банкира быстрей ветра. С утра до вечера он занимался делами — долговые обязательства правительства, заседания совета «Alliance Insurance Company», восемьсот тысяч фунтов займа бразильскому императору[37] — все успевая, будто юноша. Натану повезло: его зятя задержал у себя герцог Веллингтон для каких‑то важных консультаций. Объяснения откладывались, а при удачном исходе дела их могло и вовсе не потребоваться.

Впервые в жизни финансист надеялся на удачный исход, не торопясь сплюнуть через левое плечо. Это изумляло и настораживало.

Заказанную Эрстедом раму он сперва осмотрел сам. Черное дерево, сверху — золоченый щит с красной серединой;[38] по периметру — резьба в виде виноградной лозы. Ничего особенного, если не считать узора из стальной проволоки, затягивавшего всю плоскость будущей картины на манер паутины.

— Портрет скроет проволоку от взглядов, — заверил датчанин. — Впрочем, вы всегда можете сказать, что это — причуда художника или ваша. Узор, дорогой вашей матери с детства, или что‑то в этом роде.

— Зачем это надо? — поинтересовался банкир.

— Мы замыкаем цепь. Поверьте, я мог бы все объяснить подробно, но вам не станет понятнее. Не обижайтесь, герр Ротшильд.

— Я не обижаюсь, — банкир щелкнул по натянутой проволоке, и та еле слышно загудела, словно крупный шмель. — Если ваша затея удастся, какие могут быть обиды? Если провалится — тем более. Вы ведь даже не обсудили со мной размеры вашего гонорара, не потребовали задаток…

Эрстед искренне расхохотался.

— А ведь правда! Сами видите, каждому — свое. В делах финансовых я — сущее дитя. Да, не забудьте: когда портрет повесят на стену, пусть ваша дочь первые дни почаще бывает рядом. Она сама поймет, когда нужда в ее присутствии отпадет…

5

— К вам посетитель, сэр!

— Кто?

— Мистер Эрстед, сэр. Как вы распорядились…

— Зови его, Джошуа! Немедленно!

Коньяк уже ждал на столе. Виноторговец Эммануэль Курвуазье, поставщик ссыльного Наполеона, мог гордиться: сегодня стол английского финансиста украшал напиток, каким на острове Святой Елены утешался бедняга-император. Впрочем, будь такая возможность, Натан Ротшильд купил бы нектар и амброзию — за любые деньги! — чтобы угостить спасителя любимой дочери.

Едва датчанин вошел, банкир, обычно сдержанный, кинулся его обнимать. Даже спутник Эрстеда в этот миг показался Натану милее обычного. Мало ли зачем славянский аристократ день и ночь таскает черные окуляры? Байрон, говорят, пил уксус для бледности, и ничего! Может, и князь — любитель уксуса…

— Герр Эрстед! Моя благодарность не знает границ!

— Я рад, — сухо ответил датчанин. — Как здоровье леди Анны?

Глаза его, сияя, ясно показывали: сухость напускная.

— Отлично! Врачи в один голос заверяют: опасность миновала! Что же до портрета, то он поначалу висел в ее комнате, как вы велели. Анна говорит, что на второй день он вдруг стал, как живой. Минута, не более; должно быть, причуды освещения. Дочери померещилось, будто портрет вот-вот заговорит. К счастью, этого не произошло. Художник Оппенгейм…

— Что художник?

— Он утверждает, что мы подменили портрет. Что он сделал обычную копию, а на стене висит шедевр. И пытается дознаться, кто автор. Сказать ему, что автор — вы, герр Эрстед?

— Ни в коем случае! — возмутился датчанин. — Скажите вашему Оппенгейму, что его кисть великолепна. Что он сам не понимает, какое чудо сотворил. А призрак? Его больше не видели?

— Нет! И знаете, что интересно? Я получил письмо из Франкфурта. Моя мать выздоровела! К ней возвратились и рассудок, и силы телесные. Правда, она утверждает, что гостила у внучки в Лондоне, но в остальном — к маме просто вернулась молодость!

Обладай Натан даром пророка, способного провидеть, что Гутла Ротшильд, не зная болезней, проживет еще двадцать лет и умрет, чуть-чуть не дотянув до ста, в здравом уме и твердой памяти — его радость не стала бы большей.

Случаются минуты, когда больше некуда.

— Вы подготовили счет? — спросил он позже, когда коньяк закончился, и секретарь Джошуа сбегал за второй бутылкой, захватив сразу и третью.

— Да.

Эрстед достал лист бумаги, исписанный убористым почерком. Взяв счет, Натан Ротшильд торжественно разорвал его на мелкие клочки, не читая.

— Что бы вы ни хотели за вашу работу, — смеясь, сказал он, — у меня есть лучшее предложение. Джошуа, у вас все готово?

— Да, сэр.

На стол легли две тоненькие папки.

— Здесь — документы об открытии счета в «N. M. Rothschild & Sons». На ваше имя, герр Эрстед. Сумму я определил сам, и отдал распоряжения, чтобы счет пополнялся по мере необходимости. Вас это не должно беспокоить. В другой папке — документы об открытии в банках, принадлежащих нашей семье, корреспондентских счетов Общества по распространению естествознания. Я и мои братья, а также наши наследники, с этого дня полагают себя вашими инвесторами. В папке вы найдете письмо за моей подписью. Предъявите его в любом конце света — да хоть в Китае! — и в вашем распоряжении сразу появятся разумные средства.

— Вы понимаете, что делаете? — негромко спросил Эрстед.