Все эти события обусловили не только заявления Зиновьева и Сталина об угрозе войны на июльском 1927 г. пленуме ЦК, но и реальные действия правительства. 27 июня 1927 г. Политбюро признало «необходимым опубликовать обращение ЦК в связи с возросшей опасностью войны и попытками белогвардейщины дезорганизовать наш тыл» и рекомендовало превратить намеченную на 10–17 июля 1927 г. «Неделю обороны» «в большую политическую кампанию»[693]
79. В августе–сентябре прошли пробные мобилизации. Таким образом, провокация военной тревоги дала возможность правящей верхушке не только обосновать настоятельную необходимость форсированной индустриализации с акцентом на развитие военной промышленности, но и искусственно обострить социально-политическую обстановку в стране, чтобы затем ужесточить свои политические действия.С.И. Сырцов прямо говорил об этом на пленуме Сибкрайкома ВКП(б) 12 октября 1927 г.: «Конечно, самой большой, реальной проверкой явилось то обстоятельство, которое было сопряжено с военной опасностью, с военной тревогой». И что показала эта проверка? Сырцов ответил на этот вопрос: «Позиция кулачества по отношению к войне, по отношению к военной опасности может быть характеризована как пораженческая или условно оборонческая. В отношении кулачества к войне мы имеем симптомы, по которым это отношение кулака совпадает с другими, которые имелись со стороны оппозиции...» Из этого, по мнению Сырцова, вытекала «задача максимально поднимать активность бедняцко-середняцких слоев, которые в деревне будут нашей опорой не только в мирную пору хозяйственного строительства, но и в случае военных осложнений»[694]
80.Прямым следствием предпринятой властью провокации с пропагандистской кампанией и подготовительными мероприятиями к предстоящей войне было обострение экономического положения в стране. В городе возник ажиотажный спрос на продукты питания и промтовары. Заметно сократилось количество хлеба, поступавшего на рынок. Причиной этого были не только низкие, как и в предыдущие годы, закупочные цены на хлеб, но и резкое сокращение возможности что-либо купить на вырученные деньги. Заведующий Сибкрайторготделом А.Н. Злобин прямо назвал «недостаточное товароснабжение деревни» основной причиной слабого хода хлебозаготовок[695]
81. Кроме того, опасаясь будущих потрясений, крестьяне отложили часть хлеба на «черный день». Естественное в таких условиях поведение крестьянства было квалифицировано как «кулацкая хлебная стачка».В своей манере Сталин обвинил кулаков в том, что они «ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с государственными ценами»[696]
82. Действительное положение его не интересовало. Важно было накалить антикулацкие настроения. И власть этого добилась. Вот ряд характерных высказываний со стороны бедноты: «Хотя много есть ненормальностей во власти, но на защиту власти в любой момент пойду, так как она много сделала бедноте... Раньше, чем пойдем на иностранную буржуазию, мы должны уничтожить свою на месте». Из разных районов Сибири сообщалось, что «партизанское население настроено повсеместно воинственно»[697]83. Выступая на пленуме Сибкрайкома ВКП(б) в октябре 1927 г., Л.М. Заковский предупредил, что «бандитизм и всякие другие преступления в нашей сибирской деревне сейчас имеют место больше, чем они имели весной». Спустя несколько месяцев на заседании бюро Сибкрайкома ВКП(б) он прямо говорил о том, что «беднота, строя свои иллюзии насчет будущих перспектив защиты Советской власти..., ставила вопрос о том, чтобы перед тем, как идти защищать Советскую власть, которую они безусловно пойдут защищать, в первую голову расправиться с кулачеством в деревне, чтобы улучшить материальное положение своего хозяйства...»[698]84.Вполне вероятно, что Сталин имел достаточные представления о положении в сибирской деревне. Ему регулярно докладывалось содержание закрытых писем местных секретарей. В бытность его председателем Оргбюро ЦК РКП(б) на одном из заседаний в июле 1921 г. заслушивался специальный доклад секретаря Сиббюро ЦК В.Н. Яковлевой о красном бандитизме в Сибири[699]
85.Сталин обычно использовал те тенденции, которые были ему выгодны в его политиканских интересах, в борьбе за власть. Не только использовал, но и педалировал именно такие тенденции. Отправляя на места грозные директивы с требованием усилить хлебозаготовки путем насилия и грабежа, он знал, что найдет опору в социальных низах сибирской деревни. Почва для этого была подготовлена всей предшествовавшей политикой заигрывания с беднотой, разжиганием настроений красного бандитизма, разрывом и без того слабых внутриобщинных связей. Легче всего, как ему представлялось, было начать в Сибири. Поэтому он и поехал в Сибирь.