Вместе с тем, общего представления о положении дел не имел и Жуков, о чем свидетельствует следующий отрывок из его не публиковавшихся ранее воспоминаний: «... главные финансовые и материальные усилия по-прежнему сосредоточивались на мероприятиях социалистического строительства – на решениях экономических задач, а на создание военного потенциала – и в первую очередь на быстрейшее развитие военных заводов для усиленного выпуска авиации, танков и другой техники новейшей конструкции особого внимания не уделялось. Нам говорили, что правительство не может удовлетворить требования Наркомата обороны без особого ущерба народному хозяйству, но на это мы пойти не можем. Нам говорили: "... когда будет нужно, мы завалим армию техникой", забывая то, что начало производства техники на заводах для внедрения и освоения ее войсками потребует много-много времени»[727]
15.Тем более не могли знать о положении дел в военной промышленности советские историки, так как все «военные вопросы, а тем более оперативно-стратегического значения решались в Политбюро»[728]
16, а постановления по этим вопросам (да и то не по всем, потому что многие решения принимались устно) до последнего времени хранились под грифом «особая папка». Можно привести характерное высказывание С. Орджоникидзе на XVI съезде ВКП(б): «... оборона вне самокритики на съезде. Но одновременно доложу вам, что, когда нам надо было в вопросы обороны влезать с тем, чтобы указать на все имеющиеся недостатки и наметить мероприятия, необходимые для усиления обороноспособности нашей страны, мы на заседаниях Политбюро выкладывали все, что было необходимо для усиления нашей обороноспособности. Работа, проделанная нами в этой области, была, по-моему, значительна»[729]17. На совещании парторгов ЦК военных заводов 14 июля 1935 г., которое состоялось у секретаря ЦК А.А. Андреева, И.П. Павлуновский, тогда начальник Главного военно-морского управления (ГВМУ), признал, что «вся оборонная промышленность секретна»[730]18.Создание военной промышленности, причем такой, которая позволяла бы «догнать и перегнать экономически передовые страны», Сталин рассматривал как «вопрос жизни и смерти нашего развития». Именно так он ставил и обосновывал «вопрос о быстром темпе развития индустрии» на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г.[731]
19 «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет, – говорил он. – Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[732]20. Для решения этой главной задачи и была провозглашена форсированная индустриализация. Руководители партии могли сколько угодно говорить о необходимости такой индустриализации «для возведения величественного здания социализма», но сами они четко сознавали, какова ее настоящая цель.Отставание, о котором говорил Сталин, было никак не 100-летним и даже не 50-летним в техническом отношении. А именно это он имел в виду, утрируя отставание. Ведь не социально-экономическое и уж тем более не социокультурное отставание им акцентировалось. В технико-экономическом отношении СССР отставал от развитых стран лет на 15–20, из которых 10 приходились как раз на начальный советский период. Промышленность России бурно развивалась перед Первой мировой войной, о чем неопровержимо свидетельствуют непредвзятые данные Эдмона Тэри, который после посещения некоторых новых российских заводов пришел к выводу, что «они могут выдержать сравнение с самыми хорошо оборудованными предприятиями больших промышленных стран»[733]
21. Догнать Европу в техническом-количественном отношении на базе индустриализации царской России было вполне реально, особенно с учетом сталинской способности мобилизации средств для такого дела. Для этого не требовалось даже 8-кратного петровского ускорения. Обошлись трехкратным сталинским, но с какими жертвами! Говоря об отставании от передовых стран на 50–100 лет, Сталин не столько обосновывал ускорение, сколько нагнетал обстановку, задавал наперед и оправдывал «ошибки и недочеты». При этом он, как обычно, не сознавал процессов и явлений, о которых говорил, преследуя лишь собственные цели, лгал и запугивал.