В заключение необходимо обратить внимание еще на один важнейший момент. Понятия, которые использовались в официальных документах 1930-х гг. - "коллективизация", "индустриализация", "культурная революция", "демократизация", "спекуляция", а тем более такие специфические понятия того времени, как "приспособленец", "перерожденец", "лишенец", "подкулачник" и другие, по своей сути были псевдопонятиями, и они не дают адекватного понимания происходившего в стране в те годы. Историк, занимающийся изучением сталинской России, оказывается скованным семиотической ситуацией, навязываемой ему официальной документацией, и должен либо идти вслед за документом в освещении событий, либо, помимо общих приемов критики источников, проводить предварительную работу по их интерпретации, а именно, препарировать идеократическую форму документа, пытаясь увидеть за ней реальный смысл событий, о которых сообщает этот документ[98]. Если же историк попадает в плен табуированного языка документов сталинского времени, то он неизбежно начинает воспроизводить события в таком виде, в каком это и предусматривалось официальной идеологией. Вполне серьезно, например, Р. Маннинг пишет о демократизации, которая "оставалась официальным курсом сталинского режима вплоть до осени 1937 г."[99]. Вывод, который делает западный историк, изучая документы 1930-х гг., вполне согласуется с заявлением Сталина на XVIII съезде ВКП(б) о том, что "в области общественно-политического развития страны наиболее важным завоеванием за отчетный период нужно признать...полную демократизацию политической жизни страны..."[100]. Таким образом классически реализуется ситуация, когда "мертвый хватает живого".
Работая с документами сталинского времени, необходимо прежде всего осознать, что свидетельства, которые содержатся в такого рода источниках, еще не являются историческими фактами. Их предстоит воссоздать историку в результате анализа совокупности имеющихся свидетельств. Первое необходимое условие для понимания смысла событий, о которых сообщает исторический источник – это учет исторического контекста. Второе – это проверка документов другими документами или свидетельствами, причем особое значение имеет проверка свидетельствами с противоположной стороны. И третье – это отслеживание всех тех моментов, когда источник «проговаривается»[101]. В советском источниковедении подобный подход пресекался как фальсификация, «распыление в мелочах», «выпячивание второстепенных деталей»[102]. В случае же, когда историк пытается преодолеть навязываемую источником официальную версию события, он обязан фиксировать именно такие моменты, потому что, как уже замечено в литературе, общее источниковедческое правило, согласно которому «наиболее достоверны содержащиеся в документе сведения, противоречащие основному направлению его тенденциозности, а наименее достоверны – совпадающие с ним», прекрасно действует и для текстов ХХ в.[103].