Механизм времени

«Это же элементарно! Представь себе снежинку, вершины которой отстоят друг от друга на шестьдесят градусов. Представил? Если снежинку повернуть вокруг оси, проходящей через ее центр перпендикулярно к плоскости, на шестьдесят градусов, или на число градусов, кратное шестидесяти, то ее вид в целом останется неизменным, даже если какая-нибудь вершина и изменила свое положение. Ясно? Операция, которая оставляет общий вид фигуры неизменным в этом смысле, называется операцией симметрии…»

Снежинку Шевалье вполне себе представлял — большую, холодную, бледно-синего цвета. О снежинках писал великий Кеплер, чуть ли не стихами. Зачем ее поворачивать вокруг оси?

Одержимый…

Одержимого изгнали — с шумом, с позором, с публикацией коллективного письма. Шевалье в те дни изучал конструкцию тюремных решеток и мог лишь изумиться. Он, член нелегального Общества Друзей Народа, на иное обращение не рассчитывал. Но его друг не социалист, он — ученый! Лучший математик школы…

Лучшего осудили за лень и аморальное поведение. Огюст узнал это, сидя на скамье подсудимых и читая свежую «La gazette de L’Ecole». Прокурор, обиженный невниманием к своей громовой речи, с ехидством поинтересовался: в чем причина «крайнего цинизма» обвиняемого? Шевалье, сбитый с толку, не огрызнулся, а обстоятельно изложил суть дела. Тут уж заинтересовался судья, чей двоюродный брат, как выяснилось, был непременным секретарем Академии Наук.

Шевалье оправдали.

Кажется, знакомство с Галуа стало не последней тому причиной.

Они не виделись больше месяца, после того, как Галуа перевели в тюремную больницу Фолтрие. Не по вине Огюста — в его последний визит Эварист заявил, что не хочет отравлять друзей «ипохондрией». Огюст обиделся. Обиделся и сейчас — на мертвого. Написать каким‑то «инициалам»…

Н. Л., В. Д. — кто это?

Ну конечно! Не быть ему сыщиком! Н. Л. — Николя Леон, их общий приятель, драматург и кандидат в новые Дюма! Точнее, соратник и графоман. Такому и «Нельской башни» не написать.

«…И убийца не раз являлся ей в снах!»

Шевалье зло ухмыльнулся. Не напишет — и не надо. Зато ответит! Если потребуется — несколько раз. Сначала ему, затем — в полицейском комиссариате. А еще лучше — в Директории Общества Друзей Народа.

Похороны в субботу, 2 июня 1832 года. Новое Южное кладбище — оно же кладбище Монпарнас.

Огюст Шевалье открыл футляр и вынул пистолеты.

2. Adagio Кладбище Монпарнас

Жить в Париже трудно. Еще сложнее — умирать. Вроде бы все происходит само собой. Закрыл глаза, сложил руки на груди… Можно при нотариусе и враче. Можно на помосте гильотины. Можно у пруда Гласьер с пулей в животе. Древние знали: дорога туда широка, с пути не собьешься.

Древние не знали, как хлопотно мертвецу в Париже.

Шевалье понял это быстро. Умер его товарищ по Нормальной школе, Гастон Леруа — земляк, из Нима, круглый сирота, нищий, как пономарь-пропойца. Леруа сгубила чахотка — обычная смерть для южанина-провансальца на сыром севере. Огюст счел своим долгом позаботиться о похоронах.

Прочие земляки сделали вид, что их это не касается.

Деньги собрали. Скинулись учителя, даже директор Гиньо внес лепту. Шевалье отправился в ближайшую похоронную контору. Вот тут‑то началась истинная «Нельская башня». В Париже не хоронили — здесь арендовали место для могилы. За эту цену в Ниме можно было купить дом. Только дом — надолго, а могила предлагалась на десять лет.

Престижные участки кладбищ резервировались семьями «старожилов». Бедняге Леруа светила в лучшем случае «боковушка» у ограды, где-нибудь на Дез Ар. Словно в скверной ночлежке: ночь провел — и скатертью дорога.

Огюст упорствовал. Он обошел весь город — на фиакре разоришься! — и добрался до окраины в районе Старых Ферм. Южное кладбище, недавно открытое и «немодное», согласилось приютить мертвеца. В общую могилу, зато навечно. Тогда и запомнил Шевалье это место: низкая, в грязной побелке, ограда, черная земля в редких пятнах травы, богатые надгробья у ворот, дальше — холмики «общаков».

Пусто, голо, мерзко.

Единственная достопримечательность — башня с крышей-колпаком. Как объяснили сторожа, бывшая мельница. Почему не снесли? — историческая память. Или просто руки не дошли. Мертвая мельница на мертвой земле смотрелась жутко.

«…И убийца не раз являлся ей в снах!»

Башня оказалась на месте. Ее недавно перекрыли ярко-красной черепицей. И стены подновили. Воистину, гроб вапленый, о котором говорят на проповедях — красив снаружи, отвратителен изнутри.

Изменилась не только Мельница. Исчезла пустота черного поля. Могилы тянулись ряд за рядом — теснясь, упираясь гранитными боками. Отряд мраморных ангелов зорко следил за самым святым, что есть у парижанина, — Собственностью.

Смерть по‑хозяйски осваивала новую обитель.

Похоронную процессию он встретил у ворот — катафалк прибыл по расписанию. Беднягу Галуа хоронили не утром, не днем — вечером. Июньский день долог, солнце лишь начало клониться к крышам близких домов. Но позднее погребение казалось зловещим.