Механизм времени

— Ты обманул меня, Мацумура, — бросил он, не оборачиваясь. Ладонь коснулась рукояти меча, погладила и отпустила. — Ты обманул нас. Мы гордились тобой. Когда в представительстве узнали, что ты вышел на площадь в Пекине, один против всех, свой против чужих… Мы пили саке в твою честь и радовались. Каждый знал, что на твоем месте поступил бы так же. А теперь я стыжусь. Нет, не знакомства с тобой. Я стыжусь своей ошибки. Я зря выпил то саке. Прощай.

Миг, и Исэ скрылся за поворотом террасы.

Когда самурай удалился, каллиграф вернулся к созерцанию океана. Со стороны могло показаться, что Мацумура целиком поглощен зрелищем. На самом деле он раз за разом повторял девиз, выгравированный на колоколе из бронзы, висевшем у входа в Сюри.

«Банкоку синре» — «Мост между народами».

До слез, до остановки сердца было жалко, что люди возводят иные мосты. Где одна опора — мстительная дочь наставника Вэя, а другая — вспыльчивый Исэ Нобутака. Мацумура Сокон, ты стоишь под этим безумным, самоубийственным мостом и ждешь, когда он рухнет тебе на голову!

Отойди в сторону.

А еще лучше — вовсе покинь эту злополучную историю, ловким маневром оставив в дураках и противников, и сторонников. В веках мелькнет лишь намек: завтра ты изменишь иероглиф в своем имени — Сокон. Раньше имя значило — «Потомок патриарха»; теперь, сохранив звучание, оно станет значить — «Шест патриарха».

Окажись Вэй Бо рядом, он обнял бы тебя снова.

— Я вышел на площадь Милосердия, желая заплатить долги, — прошептал Мацумура, кусая губы. Сейчас, когда его никто не видел, он мог позволить себе мелкую слабость. — Я поддался на уговоры. «Устроим проводы?» — смеялись в посольстве. Я брал, я много брал, и вот решил отдать. Показать то, чего не знают в Пекине. Поделиться… Почему меня не понял никто, кроме наставника Вэя? Почему они увидели гордыню там, где было уважение?!

Внизу шумел океан.

— Я слишком молод. Я не знаю ответа. Ничего, вся жизнь впереди…

О да, впереди ждала жизнь — длинная, насыщенная событиями. Близость к трем королям. Уважительные прозвища: Буси — Мастер боя, Унъю — Облачный герой, Буте — Глава бойцов. Первая общедоступная школа: «Серинрю Гококу-ан-тодэ» — «Танское искусство монастыря Шаолинь». Плеяда великих учеников. Звание Верховного наставника. Тихая, мирная смерть — в глубокой старости, через шесть лет после договора в Симоносеки, разорвавшего пуповину между Китаем и Рюкю.

Куда спешить?

Мы еще молоды, и эта земля — наша…

Он не удивился, получив неприятную весть. Вэй Пин‑эр в поединке искалечила Исэ Нобутаку, повредив тому колено и разорвав связки на ноге. И в Куме-мурэ он тоже не отправился. Зачем? На свете слишком много глупцов, чтобы потакать их прихотям. Честь остается честью, а глупость — глупостью. Вот и ответ.

Он просто забыл о китаянке, занявшись другими, более важными делами.

А мост продолжал рушиться.

4

Остров Цукен — клочок суши у восточного побережья Утины. Практически необитаемый, если не считать малолюдной общины, живущей сбором орехов, выращиванием батата да ловлей крабов, которых много на здешних отмелях.

Доплыть сюда на лодке можно за пять-шесть часов.

Но желающих посетить Цукен мало. А тех, кто рискнул бы переселиться, и вовсе нет. Зачем? Нищета отпугивает торговцев. Нищета отпугивает даже чиновников. Остальных пугает колдовство. Вот и сейчас, заслышав истошный лай собаки, доносящийся из лавровых зарослей, рыбаки молились богам-покровителям — и налегали на весла, стараясь не приближаться к «логову бесов».

А пес надрывался…

— Ты готов? — спросила старуха, горбатая и беззубая.

— Да, — кивнул Исэ.

Самурай опирался на костыль. Пострадавшая нога до сих пор была в лубке. По‑хорошему, Исэ следовало лежать в постели, выполнять указания лекаря и сетовать на судьбу. Но лицо самурая выражало решимость идти до конца. Идти, ползти на четвереньках, цепляясь за острые края ракушек, обдирая ладони в кровь, — как угодно, лишь бы достать врага и вцепиться в глотку.

— Тебе понадобится меч.

— Вот он.

— Острый?

Самурай не ответил.

— Я сделаю так, что минуту ты сможешь обходиться без костыля. Успеешь?

— За минуту я зарублю десять уродливых ведьм.

— Станешь рубить, думай о мести. Вспоминай лицо врага.

— Я больше ни о чем и не думаю.

— Хорошо, — старуха мелко захихикала. — Ай, хорошо, добрый самурай! Щедрый самурай! Ты же не обидишь землячку, да? Мы с тобой — одного корня, с Сацума… Здесь и не знают, как делают ину-гами. Я, одна я еще помню, чему учила меня бабушка Отоми!.. мир ее нечестивому праху…

Как они слышали друг друга, оставалось загадкой. Собака уже выла — страшно, захлебываясь, хрипя истерзанной глоткой. Слова терялись в вое. Хотелось заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят. Будь ты демон, любитель человечины, и то ринулся бы прочь от страдания, превратившегося в дикую песнь кончины.

— Славная собачка!.. — радовалась карга. — Тощенькая…