Механизм жизни

Девушка из хорошей семьи с детства приучена «сохранять лицо». Сообразное поведение – лучший фимиам дружбы, учил Кун-Цзы. Но когда волнуешься, места себе не находишь… Разве она – белоручка-наложница из Запретного города, боящаяся запачкать ладони пылью?

…или кровью.

Увы, глубокоуважаемый дедушка ее не понимал. Это было очень обидно и грустно. Вначале китаянка жалела, что лишена дара речи, но вскоре поняла: это к лучшему. Что бы она сказала дедушке? Не считайте меня ребенком? Позвольте разделить с вами груз забот?!

Запрет смыкал уста. Дочь наставника Вэя лишь беззвучно шевелила губами, цитируя великого Ли Бо.

Летят осенние светлячки
У моего окна,

И терем от инея заблестел,

И тихо плывет луна.

А я, одинокая, только о нем

Думаю ночи и дни.

И слезы льются из глаз моих —

Напрасно льются они.

– Такие дела, фрекен, – подытожил Торвен, нимало не подозревая о девичьих страданиях. – Посетив вышеописанную контору дилижансов, мне удалось установить, что помянутая компания наших давних недоброжелателей собралась в город Санкт-Петербург…

Девушка не выдержала – вскочила. Чашка, упав на пол, разлетелась вдребезги – обозначив восклицательный знак, отсутствовавший в речи Торвена.

– Кассир перед моим приходом объяснил указанному рыжему субъекту, что прямое дилижансное сообщение между Парижем и Петербургом отсутствует. Билеты надлежит брать до Кенигсберга, а уже оттуда направляться в российскую столицу – морем или опять-таки дилижансом.

Речь Зануды сегодня звучала по-особенному занудно. Знай Пин-эр глубокоуважаемого дедушку чуть лучше, догадалась бы, что тот вообще не здесь.

«Где вы, лейтенант?»

«У расстрельной стенки, мой полковник!»

В случившемся Торвен винил исключительно себя. Поездка Эрстеда в Петербург не нравилась ему изначально. Что там искать у этих русских? Дорогу в знойную, заросшую пальмами Siberia? «Моему любимому ученику! Запомните меня таким, дорогой Андерс…» Кажется, полковник забыл и это.

Легкий шорох отвлек от грустных мыслей. Положив на колени лист бумаги, Пин-эр что-то старательно выводила свинцовым карандашом. Не иначе, очередной иероглиф. Торвен без энтузиазма прикинул, что девицу придется оставлять на чье-то попечение. В безнравственном, полном греха Париже! Тьера, что ли, попросить?

Не к Дюма же обращаться…

Когда иероглиф был дорисован и предъявлен, Торвен даже смотреть на него не стал. Все и так ясно – в темных глазах девушки сверкала сталь:

«Едем!»

– Фрекен! Позвольте напомнить вам об обстоятельстве пусть не романтичном, но существенном. У вас нет паспорта. Документа. Бумаги…

Для пущей убедительности он извлек собственный паспорт и указал на подписи и печати.

– Мы, к сожалению, не в счастливом и свободном Срединном царстве, где в паспортах не нуждаются. Мы в дикой Европе. Что вы скажете пограничной страже? Точнее, что предстоит говорить мне? Я бы мог купить или украсть чужой паспорт… Но на чье имя? Едва ли вас примут за француженку…

– Н-н-нье-е-е-ет!..

Зануда даже не удивился. Сил не осталось.

– Я йе-еду!!!

Девушка, кажется, сама испугалась. Ладонь упала на рот, Пин-эр замотала головой; окаменела, прислушиваясь к чему-то невидимому, страшному. Выждав минуту, осторожно убрала руку от лица. И выдохнула с облегчением.

Что бы ни грозило вырваться из китаянки на волю – оно тоже хотело в Петербург.

Торвен сел в кресло и закрыл глаза. Последняя капля, последняя пуля. Фрекен Пин-эр едет, и хоть наизнанку вывернись. Маршрут прямой и ясный: Париж – Кенигсберг – Петербург – Siberia. А ему что теперь делать? Помирать? Так нельзя, вдова Беринг ждет…

Прикажете поднять белый флаг, лейтенант?

– Мальбрук в поход поехал,
Миронтон, миронтон, миронтень…

Видя, что глубокоуважаемый дедушка погрузился в глубокую медитацию, Пин-эр тихонько вздохнула – и совсем уж было решилась погладить Железного Червя по плечу, когда в дверь постучали.

Рука отдернулась в мгновение ока.

– Это кадет Галуа, – успокоил ее Торвен. – Пришел доложить о раскрытии злодейского кубла. Фрекен, я что-нибудь придумаю. Мы едем завтра вечерним дилижансом…

3

Из Четырех Великих Творений Пин-эр справилась лишь с одним – «Путешествием на Запад». Она и не собиралась читать всякую скукотищу. Воспитанной девице из благородного дома полагалось ограничиться древней поэзией. В крайнем случае – перелистать что-нибудь из исторических хроник, однако не увлекаться: слишком умных не брали замуж.

Луне не затмить солнца, жене не быть мудрее мужа!

Пин-эр не спорила, предпочитая учиться у отца совсем иному – что, впрочем, тоже не слишком подобало «цветку лотоса».